Библиотека “Халкидон”

___________________

Н. И. Павленко, доктор исторических наук

Феофан Прокопович

Переезд Прокоповича в Петербург отметил качало нового этапа в его жизни. В свою очередь и этот двадцатилетний период почти на две равные части расчленяется смертью Петра Великого. Но до 1725 года еще почти десять лет. Пользуясь безоговорочной поддержкой царя, Прокопович отдает весь свой талант преобразовательным начинаниям Петра: он выступает публицистом, творцом законодательных актов, автором исторического сочинения и богословских трактатов против старообрядчества. Он становится в это время фактическим руководителем духовного ведомства России.

Основа всех проповедей — пропаганда реформ и прославление талантов человека, их осуществлявшего. Проповеди в большинстве своем посвящались не эпизодам из частной жизни царя, а событиям государственного значения — победам на театре военных действий, началу работы нового учреждения, заключению победоносного мира со Швецией и т. д. И еще одна особенность: проповеди Прокоповича — не грубая лесть и не традиционная хвалебная оценка несуществующих добродетелей, приходится только удивляться изобретательности проповедника, его способности не повторяться, а всякий раз в соответствии с темой сочинения обнаруживать у царя новые достоинства.

Наконец, проповеди Прокоповича раскрывают перед нами широту взглядов самого проповедника, его образованность и умение определять место конкретного события в общем процессе. Если к этому прибавить образную речь, ее доходчивость, отказ от церковных оборотов, то огромное влияние Прокоповича на слушателей не вызывает сомнений. Проповедник обращался не только к разуму, но и к сердцу слушателей. Вспомним взволнованные слова, произнесенные им на погребении царя: “Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем”. Такой же эмоциональный накал обнаруживаем и в "Слове на похвалу”, произнесенном в день тезоименитства умершего императора — 29 июня 1725 года: “Скорбим и сетуем, но не яко окамененны; плачем и рыдаем, но не яко отчаянии; тужим от горести сердце, но не яко немии и чувств лишившиеся”.

К самой победе Ф. Прокопович подошел издалека. Он начал с обоснования необходимости для России иметь флот. Он начал с ботика Петра, положившего начало созданию флота. Сделал он это мастерски и в высшей степени убедительно: “Не слышим ни единой в свете деревни, которая над рекой или озером положена и не имела бы лодок. А толь славной и сильной монархии, полуденная и полунощная море обдержащей, не имети бы кораблей, хотя бы ни единой к тому не было нужды, однако же было бы то бесчастно и укорительно: стоим над водою и смотрим как гости к нам приходят и отходят, а сами того не умеем”.

Составитель Регламента предстает перед нами горячим сторонником распространения в народе просвещения: суеверия, мятежи, отступление от догматов Православной церкви — все это от темноты и невежества. И Прокопович делает логический вывод: “учение доброе и основательное есть всякой пользы как отечества, так и церкве, аки корень, и семя, и основание".

В Духовный регламент Прокопович включил несколько педагогических рекомендаций. Например, он считает, что, набирая слушателей в Академию, ученика надлежит “отведать на память и остроумие. И если покажется весьма туп, не принимать в Академию, ибо лета потеряет и ничему не научится”. Другой совет: “Буде покажется детина непобедимой злобы, свирепый, до драки скорый, клеветник, непокорлив, и буде чрез годовое время ни увещании, ни жестокие наказания одолеть ему невозможно, хотя б и остроумен был — выслать из Академии, чтоб бешеному меча не дать”.

При Академии, создаваемой в каждой епархии, должна быть учреждена семинария. Однако пункты Регламента, относившиеся к распространению просвещения, увы, остались всего лишь пожеланиями. В 1721 году в Новгороде была основана единственная в стране школа, причем Прокопович содержал ее на собственные средства. За 15 лет она выпустила 160 юношей, но после смерти Прокоповича прекратила существование.

“Правда воли монаршей" была написана всего год спустя после Духовного регламента. Это тем не менее нисколько не помешало автору излагать диаметрально противоположные идеи: там он изощрялся в доказательстве преимуществ коллегиальной формы правления над единоличной, здесь, напротив, отвергал такие “коллективные” формы верховной власти, как аристократия и демократия, и доказывал, что Россией может править только наследственная монархия. Приходится только отдать должное пропагандистскому мастерству Феофана Прокоповича, которым он владел в высшей степени искусно.

Перу Прокоповича принадлежит еще одно сочинение светского содержания — “История императора Петра Великого от рождения его до Полтавской баталии”. В этом сочинении множество красочных подробностей, отсутствующих в прочих источниках, но в то же время немало неточностей, что дает основание для догадки — Прокопович пользовался но только письменными документами, но и рассказами участников событий, семейными преданиями и другими неподтвержденными документально источниками. Эпиграфом к “Истории” можно поместить слова из речи царя в канун Полтавской битвы, отредактированной Прокоповичем: “А о Петре ведали бы известно, что ему житие свое недорого, только бы жила Россия и российское благочестие, слава и благосостояние”.

На трон не без участия Ф. Прокоповича была возведена супруга покойного Екатерина Алексеевна. В ее честь Прокопович произнес три проповеди: одну еще при жизни Петра, в день ее коронации 7 мая 1724 года, другую — ровно через два года — в день воспоминания о коронации, третью — на погребении императрицы 16 мая 1727 года. Но это уже были совсем другие проповеди. Если в посвященных Петру I проповедник ярко и образно прославлял не столько личные достоинства царя, сколько результаты его титанических усилий, то палитра красок становится бледнее и бледнее, когда речь заходит о Екатерине I и Петре II. “Слова”, произнесенные в честь императрицы, можно назвать переходными: проповедник еще пытается не грешить против истины и уклоняется от восхваления несуществующих добродетелей. Если он и отмечает достоинства императрицы, то ограничивает их значение семейными делами. Заслуга ее состояла в том, что она “увеселяла” супруга, “угождала” ему, “здравыми услужила советами”, вносила согласие в царскую семью, “что хотя иным невестка, иным тетка, иным бабка была, однако же вси ю матерь свою нарицали”.

Петр II сидел на троне в два раза дольше, чем Екатерина. За трехлетнее царствование юного императора Прокопович произнес пять проповедей. Ничего существенного в стране с 1727 по 1730 год не произошло, а потому “Речи” и “Слова” произносились то по случаю прибытия императора в Новгород и Москву, то по случаю дня рождения, то — коронации. В “Слове”, произнесенном в день святых апостолов Петра и Павла 29 июня 1728 года, Прокопович не удержался от соблазна отметить у Петра множество достоинств: “Видим в младенческом возрасте твоем, — раздавался голос проповедника в Успенском соборе, — мужеский разум, узнаем же в том твоем мужестве младенческую простоту; ощущаем воню благоухания Христова от незлобия, кротости и природной ко всем милости”.

28 апреля 1730 года Прокопович произнес речь на коронации Анны Иоанновны. В ее царствование это было самым примечательным событием, и Прокопович еще трижды — в 1731, 1732 и 1734 годах — возвращается к нему, произнося “Слова в день воспоминания коронации”.

Чем ближе к своей кончине, тем больше проповедник отступал от истины и рассыпался в похвалах императрице. По сути, хвалить было не за что. Единственное полезное новшество Анны Иоанновны — открытие шляхетского кадетского корпуса. Все остальное, привлеченное для доказательства заслуг императрицы, — факты повседневной жизни, настолько обыденные и неуловимые, что проповеднику приходилось прибегать к общим фразам. И тем не менее они дали Прокоповичу основание почитать Анну Иоанновну “достойной Петра наследницей”, которая “сама собою довольна, сама славна, сама видна, ясна и всем ведома”. Проповедник задает вопрос: “Хочем ли хвалити тебе всеавгустейшую монархиню нашу? — отвечает: — Если сие делаем, то в море каплю пускаем”.

Политическая нестабильность, сложившаяся в России после смерти Петра I, чехарда на троне вынуждали Прокоповича окунуться в водоворот политической борьбы. Сколь шатким было положение Прокоповича, явствует из того, что в 1727 году было велено изъять “Устав о наследии престола” из присутственных мест и у частных лиц. Можно представить, как неуютно чувствовал себя автор “Правды воли монаршей”, доказывавший справедливость норм, установленных “Уставом о наследии престола””. Теперь, после смерти Петра, Прокоповичу доводилось в полном одиночестве защищать не только свои дела, но и подчас — свою жизнь. Волна за волной накатывались на него доносы, каждый из которых мог стоить ему жизни.

Главным оппонентом и обличителем Феофана выступал второй вице-президент Синода, новгородский архиерей Феодосий. Человек сварливый и честолюбивый, он втайне мечтал об изгнании из Синода Прокоповича, с которым не мог состязаться ни в образованности, ни в ораторском искусстве. Феодосию удалось через подставных лиц организовать донос, обвинявший Феофана в нечистоплотности: в подчиненном Прокоповичу Псково-Печерском монастыре валялось 70 икон с ободранными окладами, из которых пропали драгоценные камни.

Именно этому человеку Феофан и решил нанести ответный удар. Это была акция, выражаясь военным языком, активной обороны. Невоздержанный на язык Феодосий предоставлял против себя обильный материал. То он сболтнул о Петре I, что его покарал Бог (“вот де только коснулся духовных дел и имений, Бог его взял”), то в ответ на действия караула, не пропускавшего его через дворцовый мост, размахивая с угрозой тростью, кричал: “Я де сам лучше святлейшего князя”, то предрекал гибель страны (“скоро гнев Божий снеидет на Россию”, и жестом показал, как будут отсекать головы). Высказывания Феодосия, а их было во много крат больше здесь приведенных, Феофан собрал воедино и выложил императрице, придав им политическую окраску: трону, дескать, грозит смертельная опасность, Феодосий замышляет бунт.

Донос Феофана, изложенный устно, был своего рода опробованием способа его борьбы с противниками. Удар, нанесенный Феофаном, стал неотразимым и сокрушительным. 12 мая 1725 года с барабанным боем был оглашен составленный Прокоповичем приговор: Феодосий ссылался в монастырь, расположенный в устье Двины. А спустя некоторое время Феодосий был лишен сана.

В следующем году последовал новый пространный донос из 47 пунктов, обвинявший Феофана в лютеранских симпатиях, в пренебрежении к иконам и т. д. Главное обвинение против новгородского епископа носило политический характер — ему приписывалось недоброжелательное отношение к императрице.

Феофану и на этот раз удалось отвести от себя обвинения. Он вновь праздновал победу: доносителя объявили клеветником, и указом императрицы отправили в крепость.

Во время бурных событий 1730 года симпатии Прокоповича были, разумеется, не на стороне “верховников” во главе с Артемием Волынским. Их попытку ограничить самодержавие Феофан окрестил пренебрежительным словом “затейка”. Его страстное сочинение, написанное талантливым пером публициста, внесло немалый вклад в провал “затейки” верховников.

Императрица не забывала неоценимых услуг, оказанных ей Феофаном, и выказывала к нему благосклонность. Сумел он войти в доверие и к ее всесильному фавориту Бирону. Его поддерживал Остерман. Так что Феофан вскоре стал полновластным хозяином Синода, и теперь уже никто не осмеливался ему перечить — ни прямо, ни косвенно.

Как распорядился Прокопович своим талантом и властью в новых условиях? И то и другое он мобилизовал на расправу со своими недругами. Начал он с чистки Синода. С его составом произошло то же самое, что и с составом упраздненного Верховного тайного совета: большинство членов обоих учреждений оказались в опале. Указом от 31 июля 1730 года из Синода вывели новых недоброжелателей: Феофилакта Лопатинского, Георгия Дашкова и Игнатия Смолу.

Казалось бы, Прокопович мог этим ограничиться, его противники, лишенные власти, не представляли теперь угрозы. Но Феофану показалось этого мало. Жажда мести осталась неутоленной, и он продолжал преследования поверженных жертв: Георгий Дашков был лишен сана и простым монахом отправлен в монастырь Вологодской епархии; Игнатий Смола поплатился архиерейством и ссылкой в Свияжский Богородицкий монастырь. Прокопович зорко следил за режимом их содержания. Ему стало известно о вольготной жизни Игнатия, пользовавшегося сочувствием казанского митрополита Сильвестра. Началось следствие, а за ним — указ от 30 декабря 1731 года, в котором императрица, “милосердуя”, велела бывшего коломенского архиерея Смолу сослать в Никольский Корельский монастырь, где его надлежало содержать “под крепким караулом”.

Завершило серию процессов, возбужденных Прокоповичем против своих недругов, дело Феофилакта Лопатинского, издавшего в 1728 году сочинение Стефана Яворского “Камень верь”. Оно было написано еще в 1715 году и направлено против протестантов. Петр 1, придерживавшийся политики веротерпимости, запретил его печатать. Против Лопатинского стараниями Феофана был возбужден политический процесс, закончившийся лишь после смерти Прокоповича. Лопатинского обвинили в “злоумышленных, непристойных и предерзностных рассуждениях”, высказанных в процессе полемики после публикации “Камня веры”, и приговорили к лишению архиерейства, "всего священства и монашеского чина”. Его надлежало бы казнить, но “милосердная" императрица повелела содержать под крепким караулом до смерти в замке Герман Выборгской крепости. Это была последняя жертва Феофана.

Когда сопоставляешь Феофана Прокоповича времен царствования Петра Великого с Прокоповичем при его преемниках, то создается впечатление, что перед нами два разных человека. При Петре — это образованнейший и гуманный человек, радетель просвещения и горячий сторонник преобразований. Позже он предстает человеком жестоким и суровым, мстительным и злопамятным, мелочным и лишенным милосердия. В борьбе со своими противниками, далеко уступавшими ему в интеллекте, он опускался до их уровня и пользовался их приемами.

И тем не менее имя Феофана Прокоповича прочно утвердилось в списке выдающихся деятелей, способствовавших преобразовательным начинаниям Петра Великого. Он был главным действующим лицом в утверждении церковной реформы Петра I. Он ревностно защищал реформы и после смерти преобразователя. Однако, защищая реформы, он действовал вопреки христианской морали и не гнушался, преследуя своих противников, опираться на Тайных розыскных дел канцелярию.

Текст приводится по изданию: Павленко Н., доктор исторических наук. Феофан Прокопович // Наука и жизнь. № 4, 1995. С. 86-92.

Рекомендуем также: