• На главную страницу
  • История
  •  

     

     

     

     

     

    Библиотека “Халкидон”

    ___________________

    Е. В. Анисимов

    Петр Первый: рождение империи

    Страница [1], [2]

     

    Мы, люди конца XX в., не можем в полной мере оценить взрывной эффект Петровских реформ в России. Люди прошлого, XIX в., воспринимали их острее, глубже. Вот что писал о значении Петра современник Пушкина историк М. Н. Погодин в 1841 г., т. е. спустя почти полтора столетия после великих реформ первой четверти XVIII в.: “В руках (Петра.— Е. А.) концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этою колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее”.

    Созданное в России Петром пережило и поколение Погодина, и следующие поколения. Напомню, что последний рекрутский набор состоялся в 1874 г., т. е. спустя 170 лет после первого (1705). Сенат просуществовал с 1711 по декабрь 1917 г., т. е. 206 лет; синодальное устройство Православной Церкви оставалось неизменным с 1721 по 1918 г., т. е. в течение 197 лет, система подушной подати была отменена лишь в 1887 г., т. е. 163 года спустя после ее введения в 1724 г.

    Петр I  в Заандаме рассматривает с голландскими мастерами модель корабля. Гравюра Ж. Мишеля с картины Г. Ваннера. 1858

    Петр I в Заандаме рассматривает с голландскими мастерами модель корабля. Гравюра Ж. Мишеля с картины Г. Ваннера. 1858.

     

    Иначе говоря, в истории России мы найдем немного сознательно созданных человеком институтов, которые просуществовали бы так долго, оказав столь сильное воздействие на все стороны общественной жизни. Более того, некоторые принципы и стереотипы политического сознания, выработанные или окончательно закрепленные при Петре, живучи до сих пор; подчас в новых словесных одеждах они существуют как традиционные элементы нашего мышления и общественного поведения. Медный всадник еще не раз тяжко скакал по нашим улицам.

    Из многих символов Петровской эпохи нужно особо выделить корабль под парусами со шкипером на мостике (помните — у Пушкина:

      Сей шкипер был тот шкипер славный,

      Кем наша двинута земля,

      Кто придал мощно бег державный

      Рулю родного корабля).

    Думаю, что и сам Петр не возражал бы против этого образа. Корабль — эта вечная его любовь — был для него символом организованной, рассчитанной до дюйма структуры, материальное воплощение человеческой мысли, сложного движения по воле разумного человека. Более того, корабль — это модель идеального общества, лучшая из организаций, придуманных человеком в извечной борьбе со слепой стихией природы.

    Е. Е. Лансере. Корабли времен Петра I. 1911

    Е. Е. Лансере. Корабли времен Петра I. 1911

     

    За символом корабля — целый пласт культуры XVI—XVII вв. Здесь слились многие идеи так называемого “века рационализма” — XVII в. Системой эти идеи стали в творениях знаменитых философов того времени — Бэкона, Гассенди, Спинозы, Локка, Лейбница. Этими идеями был как бы пронизан воздух, которым дышали ученые, писатели, государственные деятели — современники Петра. Новые концепции утверждали, что наука, опытное знание есть вернейшее средство господства человека над силами природы, что государство — чисто человеческое установление, которое разумный человек может изменить по собственному усмотрению, совершенствовать в зависимости от целей, которые он пред собой ставит.

    Государство строят, как дом, утверждал Гоббс; как корабль, добавим мы. Идея о человеческой, а не богоданной природе государства порождала представление о том, что государство - это и есть тот идеальный инструмент преобразования общества, воспитания добродетельного подданного, идеальный институт, с помощью которого можно достичь “всеобщего блага” — желанной, но постоянно уходящей, как линия горизонта, цели человечества.

    Обществу, только недавно вышедшему из мрака средневековья, казалось, что найден ключ к счастью, стоит только сформулировать законы и с помощью организации — государства — последовательно провести их в жизнь. Не случайно появление и распространение в XVII—XVIII вв. дуализма — учения, при котором Богу отводилась роль зачинателя, первотолчка мира, который далее развивается по присущим ему естественным законам. Их нужно только обнаружить, записать и добиться точного и всеобщего исполнения. Отсюда и поразительный оптимизм людей XVII-XVIII вв., наивная вера в неограниченные силы разумного человека, возводящего по чертежам на “разумных” началах свой корабль, дом, город, государство, общество. Не случайно XVII в.— это время знаменитого Робинзона Крузо, не столько литературного героя, сколько символа “эпохи рационализма”, героя, верящего в себя и преодолевающего невзгоды и несчастья силой своих знаний.

    Достоин упоминания и известный механицизм мышления людей петровских времен в подходе к обществу, человеку и природе. Выдающиеся успехи точных, естественных наук позволяли трактовать общественную жизнь как процесс, близкий к механическому. Учение великого Декарта о всеобщей математике — единственно достоверной и лишенной мистики отрасли знания — делало свое дело: образ некоей “махины”, действующей по точным законам механики, точного часового механизма стал любимым образом государствоведов и политиков, врачей и биологов XVII — начала XVIII в.

    Все эти идеи и образы с разной степенью абстракции и упрощения имели широкое хождение в европейском обществе, и вместе с идеями реформ они (а некоторые из них - даже раньше) достигли России, где, видоизменяясь под воздействием российских условий, стали элементами политического сознания. Конечно, будет преувеличением утверждать, что при возведении своей империи Петр заложил в ее основание философские концепции Декарта и Спинозы. Речь идет об определенном и сильном влиянии этих идей в популярной форме на сознание великого реформатора. Не можем мы сбрасывать со счета и личное знакомство царя с Лейбницем, хорошее знание Петром трудов Гроция и Пуфендорфа. Книгу последнего “О должности человека и гражданина” царь приказал перевести на русский язык.

    Без учета всех этих обстоятельств трудно дать адекватную оценку самой личности царя-реформатора, его преобразованиям. Совершенно очевидно, что в России в годы царствования Петра произошел резкий экономический скачок. Промышленное строительство Петровской эпохи проходило невиданными темпами: за первую четверть XVIII в. возникло не менее 200 мануфактур вместо тех 15 — 20, которые существовали в конце XVII в. Характернейшая особенность экономического бума начала XVIII в. состояла в определяющей роли самодержавного государства в экономике, его активном и глубоком проникновении во все сферы хозяйственной жизни. Такая роль была обусловлена многими факторами. Господствовавшие в Европе экономические концепции меркантилизма исходили из того, что основой богатства государства, необходимым условием его существования является накопление денег за счет активного баланса торговли, вывоза товаров на чужие рынки и препятствования ввозу иностранных товаров на свой рынок. Уже одно это само по себе предполагало вмешательство государства в сферу экономики. Поощрение одних — “полезных”, “нужных” — видов производства, промыслов и товаров влекло за собой ограничение или даже запрещение других - “неполезных” с точки зрения государства.

    Петр, мечтавший о могуществе своей державы, не был равнодушен к концепциям меркантилизма. Идея о руководящей роли государства в жизни общества вообще и в экономике в частности (с применением методов принуждения в экономической политике) совпадала с общим направлением идеи “насильственного прогресса” (вспомним один из лозунгов 1917 г.: “Железной рукой загоним человечество к счастью!”), которому следовал Петр.

    Но важнее другое - в российских условиях не только и не столько концепции меркантилизма обусловили выбор направления экономической политики, характерной для начала XVIII в. Сильнейшим стимулятором государственного промышленного строительства и в целом вмешательства государства в экономическую сферу стало неудачное начало Северной войны 1700— 1721 гг. Строительство многочисленных мануфактур, преимущественно оборонного значения, осуществлялось не из абстрактных представлений о развитии экономики или расчетов получить доходы, а было непосредственно и жестко детерминировано необходимостью обеспечить армию и флот оружием, амуницией, боеприпасами, обмундированием. Экстремальная ситуация после поражения под Нарвой в 1700 г. заставила осознать необходимость увеличения и перевооружения армии, определила характер, темпы и специфику промышленного бума, в конечном счете всю экономическую политику петровского самодержавия. В созданной за короткое время государственной промышленности отрабатывались принципы и приемы управления экономикой, характерные для последующих лет и незнакомые России предшествующей поры.

    Схожая ситуация возникла и в торговле. Создавая собственную промышленность, государство создавало (точнее — резко усиливало) и собственную торговлю, стремясь получить максимум прибыли с ходовых товаров внутри страны и экспортных товаров при продаже их за границей. Государство захватывало торговлю примитивным, но очень эффективным способом — введением монополии на заготовку и сбыт определенных товаров, причем круг таких товаров постоянно расширялся. Среди них были соль, лен, юфть (кожа), пенька, хлеб, сало, воск и многие другие. Установление государственной монополии вело к волюнтаристскому повышению цен на эти товары внутри страны, а самое главное — к ограничению, регламентации торговой деятельности русских купцов. Следствием стало расстройство, дезорганизация свободного, основанного на рыночной конъюнктуре торгового предпринимательства. В подавляющем ряде случаев введение государственной монополии означало передачу права продажи монополизированного товара конкретному откупщику, который выплачивал в казну сразу большую сумму денег, а затем стремился с лихвой вернуть их за счет потребителя или поставщика сырья, вздувая цены и уничтожая на корню своих возможных конкурентов.

    Петровская эпоха осталась в истории русского купечества как подлинное лихолетье. Резкое усиление прямых налогов и различных казенных “служб” — при таможнях, питейных сборах и т. д. — с купцов как наиболее состоятельной части горожан, насильственное сколачивание торговых компаний (формы организации торговли, которая казалась Петру наиболее подходящей в российских условиях) - это только часть средств и способов принуждения, которые Петр в значительных масштабах применил к купечеству, ставя главной целью извлечь как можно больше денег для казны.

    В русле подобных мероприятий следует рассматривать и принудительные переселения купцов (причем из числа наиболее состоятельных) в Петербург — неблагоустроенный, в сущности, долгое время прифронтовой город, а также административное регулирование грузопотоков, когда купцам указывалось, в каких портах и какими товарами они могут торговать, а где это делать категорически запрещено.

    Исследования Н. И. Павленко и А. И. Аксенова убедительно свидетельствуют, что в первой четверти XVIII в. произошло разорение именно наиболее состоятельной группы русского купечества - “гостинной сотни”, после чего имена многих владельцев традиционных торговых фирм исчезли из списка состоятельных людей. Грубое вмешательство государства в сферу торговли привело к разрушению зыбкой основы, на которой в значительной степени держалось благосостояние многих богатых купцов, а именно ссудного и ростовщического капитала.

    Не является преувеличением констатация регламента Главного магистрата 1721 г.: “Купеческие и ремесленные тяглые люди во всех городах обретаются не токмо в каком призрении, но паче ото всяких обид, нападков и отягощений несносных едва не все разорены, от чего оных весьма умалилось и уже то есть не без важнаго государственного вреда”. Осознание этого факта пришло довольно поздно, когда материальные основы купеческого капитала были существенно подорваны.

    Такова была цена, которую заплатили русские предприниматели за победу в Северной войне. Справедливости ради отметим, что стоимость победы горожане поделили с сельским населением. Именно на плечи русского крестьянства пала наибольшая тяжесть войны. Как часто бывало в России, победа стала возможной в значительной мере благодаря сверхусилиям народа. Денежные и натуральные платежи, рекрутчина, тяжелые подводные и постойные повинности дестабилизировали народное хозяйство, привели к обнищанию, бегству сотен тысяч крестьян. Усиление разбоев, вооруженных выступлений, наконец, восстание К. Булавина на Дону стали следствием безмерного податного давления на крестьян.

    Примерно с конца 10-х годов XVIII в., когда военная гроза окончательно отодвинулась на запад и в успешном завершении войны никто не сомневался, Петр пошел на существенное изменение торгово-промышленной политики. Осенью 1719 г. была ликвидирована фактически монополия на экспортную торговлю. Претерпела изменения и промышленная политика правительства. Суть изменений состояла в принятии различных мер по поощрению частного промышленного предпринимательства. Начало положила знаменитая “Берг-привилегия” 1719 г., разрешавшая искать полезные ископаемые и строить заводы всем без исключения жителям страны и иностранцам, даже если это было сопряжено с нарушением феодального права на землю, в которой были найдены руды и минералы.

    Особое распространение получила практика передачи государственных предприятий (в особенности убыточных для казны) частным владельцам или специально созданным для этого компаниям. Новые владельцы получали от государства многочисленные льготы: беспроцентные ссуды, право беспошлинной продажи товаров и так далее. Существенную помощь предпринимателям оказывал и утвержденный в 1724 г. Таможенный тариф, облегчавший вывоз за границу продукции отечественных мануфактур и одновременно затруднявший (с помощью высоких пошлин) ввоз товаров, производившихся на заграничных мануфактурах.

    Казалось бы, в конце Северной войны мы имеем дело с коренными переменами в экономической политике самодержавия, наступлением в стране своеобразного нэпа с характерными для него принципами экономической свободы. Но это — иллюзия, которая быстро рассеивается, как только мы обращаемся к фактам.

    У нас нет никаких оснований думать, что, изменяя в какой-то мере экономическую политику, Петр намеревался ослабить влияние на экономику господствующей системы власти, т. е. неосознанно способствовал развитию капиталистических форм и приемов производства, получивших широкое распространение в это время в Западной Европе.

    Суть происшедшего состояла в смене не принципов, а акцентов промышленно-торговой политики. Давая “послабление” мануфактуристам и купцам, государство Петра не собиралось устраняться из экономики и даже ослаблять свое воздействие на нее. После 1718—1719 гг. мы имеем как бы новую редакцию прежней политики: если раньше воздействие государства на экономику осуществлялось через систему запретов, монополий, пошлин и налогов, т. е. через открытые формы принуждения, то теперь, в условиях, когда требовавшая этого диктата экстремальная военная ситуация миновала, вся сила тяжести была перенесена на создание и деятельность административно-контрольной бюрократической машины, которая с помощью уставов, регламентов, привилегий, отчетов, проверок могла направлять экономическую (да и не только ее!) жизнь страны через тщательно продуманную систему своеобразных шлюзов и каналов в нужном государству направлении. Именно эта работа и была поручена вновь созданным специальным государственным учреждениям.

    Здесь важно подчеркнуть, что до конца 10-х годов XVIII в., т. е. до времени перелома в политике, Россия не знала органов управления торговлей и промышленностью. Как раз создание и начало деятельности Берг-, Мануфактур-, Коммерц-коллегий и Главного магистрата составляло суть происшедших перемен. Эти бюрократические учреждения явились институтами государственного регулирования национальной экономики, органами осуществления торгово-промышленной политики самодержавия на основе меркантилизма.

    Важно отметить, что в Швеции, чьи государственные учреждения послужили образцом для государственной реформы, подобные коллегии (как и в других странах) осуществляли политику королевской власти в целом на тех же теоретических основах. Однако условия России существенно отличались от шведских не только масштабами страны, принципиальными различиями политической структуры, необыкновенной интенсивностью промышленного строительства силами государства и на его средства, но прежде всего особенной жесткостью регламентации, разветвленной системой ограничений, чрезмерной опекой над торгово-промышленной деятельностью подданных.

    Внимательно вчитываясь в условия организации или передачи новых предприятий компаниям или частным предпринимателям, мы видим, что налицо формы фактической аренды. Условия этой аренды четко определялись и при необходимости изменялись государством, имевшим право, в случае их неисполнения, конфисковать предприятия. Главной обязанностью владельцев было своевременное выполнение казенных заказов; только излишки сверх того, что теперь называется “госзаказом”, предприниматель мог реализовать на рынке. С одной стороны, это, конечно, обеспечивало стабильность доходов мануфактуристов, которые могли быть уверены в том, что казна гарантирует сбыт продукции, но с другой — закрывало перспективы технического и иного совершенствования, резко принижало значение конкуренции как вечного движителя предпринимательства. Многочисленные льготы для части предпринимателей работали в том же направлении, ибо означали насильственную ликвидацию конкурентов.

    Активное воздействие государства на экономическую жизнь страны - это лишь один аспект проблемы. Социальные отношения в государстве деформировали черты мануфактур как потенциально капиталистических предприятий. Речь идет прежде всего об особенностях использования рабочей силы.

    Во время Северной войны государство и владельцы мануфактур обеспечивали предприятия рабочими руками по-разному: использовалась и вольнонаемная рабочая сила, и так называемые “приписные” крестьяне, жившие, как правило, в окрестностях заводов и отрабатывавшие на них свои государственные налоги, и преступники, присланные в виде наказания на мануфактуры. Важно при этом отметить, что наиболее квалифицированную постоянную часть рабочих составляли вольнонаемные. Вообще проблемы найма не существовало. Дифференциация сельского населения, наличие в обществе множества нетяглых мелких прослоек, вполне легальные пути выхода из служилого или податного сословия — все это создавало в стране контингент так называемых “вольных и гулящих”, из которого и черпалась рабочая сила для первых мануфактур. Примечательно, что среди “вольных и гулящих” было очень много просто беглых (в том числе - помещичьих) крестьян, о возвращении которых фактически никто, кроме самого помещика, не хлопотал. Наоборот, власти сквозь пальцы смотрели на использование труда беглых мануфактуристами и управляющими государственными предприятиями.

    Однако в конце 10-начале 20-х годов произошли важные преобразования социального характера: была резко усилена борьба с побегами крестьян, началось массовое возвращение беглых прежним владельцам, была осуществлена детальная ревизия наличного населения с последующей фиксацией их социального статуса и закреплением навечно к месту записи в налоговый кадастр, наконец, вне закона была объявлена категория “вольных и гулящих”, которых приравняли к беглым преступникам.

    Резкий поворот в политике правительства тотчас отразился на промышленности. Правительственные органы и сам царь стали получать многочисленные жалобы владельцев частных мануфактур и управляющих казенными заводами на катастрофическое положение, возникшее с вывозом беглых с предприятий и запрещением впредь, под страхом штрафов, принимать их на работу. Под сомнение ставилась возможность поставок продукции в казну. Вот тогда-то и был опубликован закон, имевший самые серьезные последствия для русской экономики. 18 января 1721 г. Петр подписал указ, который разрешал частным мануфактуристам, вне зависимости от их социальной принадлежности, покупать к своим заводам крепостных крестьян, с тем чтобы использовать их на заводских работах. Этот указ знаменовал собой решительный шаг к превращению промышленных предприятий, на которых зарождался капиталистический уклад, в предприятия крепостнические, в разновидность феодальной собственности — своеобразную вотчинную мануфактуру, на которой рабочие эксплуатировались как на господской пашне.

    Важно отметить, что на работных людей, вне зависимости от их реального положения и длительности занятий промышленным трудом, распространялись нормы феодального права, критерии сословного средневекового общества. Ни право тех времен, ни отраженное в нем общественное сознание как бы не учитывало новой социальной реальности — появления мануфактуристов и рабочих. В социальной структуре общества не было места новым группам населения. Труд на мануфактуре не рассматривался жившими в эпоху бурного экономического строительства петровскими законодателями как деятельность, отличная от земледельческого труда. Работа на предприятии воспринималась либо как дополнительная, побочная работа крестьянина или посадского, либо как труд крепостного на вотчинном производстве. Рабочий воспринимался как крепостной крестьянин владельца мануфактуры, а не как закрепощенный рабочий. Новое в экономике воспринималось лишь как разновидность старого. Поощрения мануфактуристов шли по варианту поощрения дворянина — земле- и душевладельца, а не владельца собственности иного происхождения.

    Прямым следствием подобных представлений стал указ 28 мая 1723 г., регулировавший порядок приема на работу людей, не принадлежащих владельцу или не “приписанных” к заводу для отработок государственных заказов. Указ не оставлял работным никаких вариантов, кроме двух: пришедший на завод человек - либо крестьянин, получивший от своего помещика паспорт, дающий ему право работать временно (“отходник” с паспортом), либо это беглый, “беспашпортный” преступник, подлежащий аресту и немедленному возвращению своему владельцу или той общине, в которой он записан в подушный кадастр.

    Этими указами промышленность России была поставлена в такие условия, что она фактически не могла развиваться по иному, чем крепостнический, пути. Доля вольнонаемного, т. е., по сути, капиталистического, труда в промышленности после этих указов стала резко падать. Казенная промышленность стала переходить на эксплуатацию “приписных”, образовался институт “рекрут” - пожизненных “промышленных солдат”. Практика использования крепостных на частных заводах привела к тому, что указом 1736 г. даже те рабочие, которые не являлись ничьими крепостными, в том числе и крепостными владельцев мануфактур, стали таковыми под названием “вечноотданных”. В итоге целые отрасли промышленности стали использовать почти исключительно труд крепостных. Победа подневольного труда в промышленности определила нараставшее с начала XIX в. экономическое отставание России.

    Крепостническая политика в промышленности деформировала и процесс образования русской буржуазии. Получаемые от государства льготы носили феодальный характер. Мануфактуристу было легче и выгодней просить дать к заводам “крестьянишек”, чем отдаться на волю свободного рынка рабочих рук. Одновременно покупная рабочая сила приводила к “омертвлению” капиталов, повышению непроизводительных затрат, ибо реально деньги уходили на покупку земли и крепостных крестьян, из которых на заводах можно было использовать не больше половины. В этих условиях и речи не могло идти о расширении и совершенствовании производства. Монополии на производство, преимущественный сбыт каких-то определенных товаров или право скупки сырья - эти и иные льготы, предоставляемые вместе с правом покупки крестьян к заводам, не являлись, по существу, капиталистическими, а были лишь вариантом средневековых “жалованных грамот”.

    Крепостническая деформация коснулась и сферы общественного сознания. Мануфактуристы - владельцы крепостных не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного, сословного сознания. В то время как в развитых странах Западной Европы буржуазия уже громко заявила о своих претензиях к монархам и дворянству, в России шло попятное движение: став душевладельцами, мануфактуристы стремились повысить свой социальный статус путем получения дворянства, жаждали слиться с могущественным привилегированным сословием, разделить его судьбу. Процесс превращения наиболее состоятельных предпринимателей — Строгановых и Демидовых — в аристократов — наиболее яркий из типичных примеров.

    Таким образом, отметим два самых важных последствия активного государственного промышленного строительства: создание мощной экономической базы, столь необходимой развивающейся нации, и одновременно существенное торможение имевшихся тенденций развития страны по капиталистическому пути, на который уже встали другие европейские народы.

    Естествен вопрос: а была ли альтернатива тому, что свершилось при Петре с экономикой, были ли другие пути и средства подъема экономики, кроме избранных в петровское время?

    Думаю, что если мы будем исходить из необходимости для России завоевания берегов Балтийского моря как условия для полноценного развития государства (как ныне, несмотря на астрономическую дороговизну космических программ, очевидна необходимость выхода в космос для последующих поколений), то неизбежно мы придем к выводу, что совершенный Петром промышленный скачок, методы, с помощью которых он создал промышленность, инфраструктуру, необходимую для строительства и вооружения мощной армии и флота,— все это обосновано и обусловлено тем исходным материалом, который был у него под рукой.

    Думаю, что анализ внешнеполитических концепций шведской империи и действий ее властителей от Густава-Адольфа до Карла XII не оставляет иллюзий относительно вероятности мирной уступки России выхода к Балтике. Соответственно, многое, что предпринимал Петр, было вызвано необходимостью, в том числе и создание промышленности в предельно сжатые сроки.

    Но все же этот конкретный исторический путь не кажется единственно возможным даже для того времени. В истории петровских реформ прослеживается явный перелом к концу Северной войны, когда, отступив от ряда волевых насильственных методов руководства экономикой, Петр проводит новый цикл реформ, призванных закрепить административную систему управления экономикой с характерными для нее чертами регламентации и запретов.

    Указ 1721 г., как и последующие акты, разрешавшие покупать крестьян к заводам или эксплуатировать в различных формах чужих крепостных, имел, как теперь принято говорить, судьбоносное значение. Была ли ему альтернатива? Ею стала бы только отмена крепостного права, ибо запретить преследование беглых крестьян и вывоз их с предприятий, где они укрывались от владельцев, значило нанести крепостному праву, в основе которого лежало право помещика на личность крестьянина, смертельный удар.

    Мог ли в принципе Петр отменить крепостное право? Нельзя забывать, что это сделал его старший современник — шведский король Карл XI, который провел в 80-х годах XVII в. так называемую “редукцию” земель, создал государственные имения, отдававшиеся в аренду,— крестьяне при этом освобождались от крепостного права.

    Думаю, что для Петра не существовало никакой альтернативы. Крепостничество утвердилось в России задолго до его рождения. Оно пропитало все поры жизни страны, сознание людей. Нельзя забывать, что крепостное право в России, в отличие от Западной Европы, играло особую, всеобъемлющую роль. Разрушение правовых структур нижнего этажа подорвало бы основу самодержавной власти, которая была вершиной пирамиды холопов всех видов. Таким образом, указатель 1721 г. стоял на развилке, но располагался на главной, столбовой дороге русской истории, в конце которой просматривался указатель 1861 г.

     

    Бесспорно, что из всех преобразований Петра центральное место занимала реформа государственного управления, реорганизация всех его звеньев.

    Государственные преобразования начались в конце XVII — начале XVIII в. Подготовка к Северной войне, создание новой армии, строительство флота — все это привело к резкому усилению активности правительственных ведомств, увеличению объема их работы. Старый приказной аппарат, унаследованный Петром от предшественников, не был в состоянии справиться с усложнившимися задачами управления. Поэтому стали создаваться новые приказы, появились канцелярии. В их организации и функционировании было весьма мало нового, ибо первоначально главная цель состояла в том, чтобы обеспечить решение важнейшей проблемы — победы в Северной войне - с помощью той системы учреждений, которая уже реально существовала.

    Но уже в первые годы Северной войны стало ясно, что обороты механизма государственного управления, главными элементами которых были приказы и уезды, не поспевали за нараставшей скоростью маховика самодержавной инициативы. Это проявлялось в нехватке для армии и флота денег, провианта, различных припасов. Радикально решить эту проблему Петр надеялся с помощью областной реформы — создания новых административных образований — губерний, объединявших несколько прежних уездов. Основной целью этой реформы было обеспечение армии всем необходимым: устанавливалась прямая связь губерний с полками армии, распределенными по губерниям. Связь осуществлялась через специально созданный институт кригскомиссаров.

    Областная реформа, отвечая наиболее актуальным потребностям самодержавной власти, явилась в то же время следствием развития бюрократической тенденции, столь характерной уже для предшествующего периода. Именно с помощью усиления бюрократического элемента в управлении Петр намеревался решать все государственные вопросы. Реформа привела не только к сосредоточению финансовых и административных полномочий в руках нескольких губернаторов — представителей центральной власти, но и к созданию на местах разветвленной иерархической сети бюрократических учреждений с большим штатом чиновников. Прежняя система “приказ - уезд” была удвоена: “приказ (или канцелярия) - губерния — провинция — уезд”.

    Подобная же схема была заложена в идее организации Сената. С одной стороны, функционирование губернского аппарата скоро показало, что необходим координирующий его работу высший орган, облеченный особым доверием царя. С другой стороны, образование Сената как высшего правительственного органа, изначально бюрократического, имело свою предысторию. Коротко говоря, дошедшая до петровских времен система управления с приказами и Боярской думой являлась рудиментом, остатком некогда сильной системы управления сословно-представительной монархии, сложившейся в XVI-начале XVII в. По не выясненным до конца причинам в середине XVII в. главное звено этой системы - Земский Собор — прекратил существование, как и выборные элементы системы местного управления. Самодержавие, резко усилившееся во второй половине XVII в., явно не нуждалось в институтах представительства и самоуправления, сколь бы ущербными они ни были. В начале XVIII в. фактически прекращаются заседания Боярской думы - традиционного совета высших представителей знати. Функции Боярской думы по управлению центральным и местным аппаратом переходят к так называемой “Консилии министров” — временному совету начальников важнейших правительственных ведомств. Уже в деятельности этого временного органа отчетливо видны все усиливающиеся бюрократические тенденции. Они проявились в установлении режима работы, четком распределении обязанностей и ответственности между отдельными членами консилии, а также во введении разнообразных делопроизводственных бумаг, чего не знала Боярская дума. Именно со стремлением Петра добиться успеха в делах путем усиления бюрократического начала связан и знаменитый указ от 7 октября 1707 г., которым Петр предписывает всем членам совета оставлять под рассмотренным делом подписи, “ибо сим всякого дурость явлена будет”.

    Создание, устройство и функционирование Сената явилось уже следующим уровнем бюрократизации высшего управления. Постоянный состав сенаторов, элементы коллегиальности, личная присяга, программа работы на длительный период, строгая иерархичность управления, во главе которого был поставлен Сенат, создание канцелярии Сената с большим штатом служащих, контор — специализированных филиалов Сената — все это подтверждало возрастание значения бюрократических принципов, без которых Петр не мыслил ни эффективного управления, ни самого самодержавия как политического режима личной власти.

    Необходимо еще раз подчеркнуть аспект, без учета которого трудно понять суть многих явлений в истории России. Это роль государства в жизни общества. Она огромна. Во многом все прогрессивное и реакционное идет сверху. Для России с давних пор стало естественным явление, когда не общественное мнение определяет законодательство, а, наоборот, законодательство сильнейшим образом формирует (и даже деформирует) общественное мнение и общественное сознание. Петр, исходя из концепций рационалистической философии, о чем шла речь выше, и традиционных представлений о роли самодержца в России, придавал огромное значение писаному законодательству, он искренне верил в то, что “правильный” закон, вовремя изданный и последовательно осуществленный в жизни, может сделать почти все, начиная со снабжения народа хлебом и кончая исправлением нравов. Именно поэтому законодательство петровской эпохи отличалось ярко выраженными тенденциями ко всеобъемлющей регламентации, бесцеремонным вмешательством в сферу частной и личной жизни, выполняло функции назойливой “полиции нравов”.

    Плохое состояние подданных ассоциировалось у Петра с пренебрежением к закону, точное исполнение которого — единственная панацея от трудностей жизни. Сомнений в адекватности закона действительности у него никогда не возникало.

    Закон реализовывался лишь через систему бюрократических учреждений. Можно говорить о создании при Петре подлинного культа учреждения, административной инстанции. Ни одна общественная структура — от торговли до Церкви, от солдатской казармы до частного дома — не могла существовать без управления, контроля или наблюдения со стороны специально созданных органов общего или специального назначения.

    Мысль великого реформатора России была направлена, во-первых, на создание такого совершенного и всеобъемлющего законодательства, которым была бы по возможности охвачена и регламентирована вся жизнь подданных. Во-вторых, Петр мечтал о создании совершенной и точной как часы государственной структуры, через которую бы могло реализовываться законодательство. Идею создания такого аппарата Петр вынашивал давно, но только когда военная угроза стала ослабевать и сомнений в победе над Швецией не оставалось, он решился. Оформление идеи реформы государственного аппарата и ее осуществление относятся к концу 10—началу 20-х годов XVIII в., когда Петр во многих сферах внутренней политики начинает отходить от принципов голого насилия к регулированию общественных явлений с помощью бюрократической машины. Образцом для задуманной государственной реформы Петр избрал шведское государственное устройство, в основе которого лежал последовательно проводимый принцип камерализма.

    Суть этого распространенного в Европе в начале XVIII в. учения такова: введение в систему управления четкого бюрократического начала, при котором структура аппарата создавалась по функциональному принципу, вводилось также разделение властей. Единство иерархической структуры аппарата сочеталось с единством обязанностей, штатов, оплаты труда чиновников. Все это, как и функционирование учреждений, подвергалось строгой регламентации с помощью разнообразных уставов и инструкций. Петр прилагал огромные усилия к налаживаю бесперебойной, эффективной работы созданных учреждений и главное внимание уделял именно разработке и усовершенствованию многочисленных регламентационных документов, которые, по мысли их создателя, должны были обеспечить эффективность работы аппарата.

     

    Страница [1], [2]

     

    Текст приводится по изданию: Е. В. Анисимов. Петр Первый: рождение империи // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX-начала XX в. Сост.: С. В. Мироненко. М., 1991. С. 186-220

     

    StudLance.ru

     

     

     

     

    Copyright © 2006-2016 Библиотека "Халкидон"
    При использовании материалов сайта ссылка на halkidon2006.orthodoxy.ru обязательна.

    Rambler's Top100