После того как Куликовская битва надломила тяготевшее над Русью татарское иго, Московское княжество, объединившее Русь, стремительно возвысилось до положения великой державы, вошло в постоянные сношения с другими государствами. Сразу же явилась необходимость выбрать такое изображение символа, которое было бы неразрывно связано с представлением о Москве и ее государях. И тут после некоторых колебаний москвичи остановились на исстари привычном святом всаднике. Правда, некоторые исследователи силились доказать, что «ездец» — своего рода условный портрет московских государей, а вовсе не образ небесного заступника. Именно в этом смысле трактовались и печати, и оттиски на монетах, на которых уже с начала XV века — со времен правления сына Димитрия Донского великого князя Василия Димитриевича — все чаще можно видеть такой рисунок. Но если на крохотных, в ноготь размером, тогдашних монетах рисунок всадника можно толковать по-разному, то на печатях начертан именно святой Георгий — уже хотя бы потому, что и Василий Димитриевич, и его сын Василий Васильевич Темный, и тем более внук Иван III никак не подходили для прообраза «змиеборца». Да и воспринято такое их изображение было бы как кощунство. Есть и другие доводы для обоснования подобной мысли: рельефы святого Георгия в главной святыне Москвы — Успенском соборе Московского Кремля и над воротами кремлевской Спасской башни (его изваял знаменитый зодчий и скульптор второй половины XV века Василий Димитриевич Ермолин). Оба они, а особенно последний, мыслились именно как выражение эмблемы первопрестольного града — исторические источники не оставляют в том ни малейшего сомнения.