Библиотека “Халкидон”

___________________

Архимандрит Августин

Руководство к основному богословию

Оглавление

Воскресение Иисуса Христа служит как бы венцом всех тех чрезвычайных событий, которыми доказывается Его божественное достоинство, а вместе с тем и божественное происхождение Его религии. Это - чудо величайшее и беспримерное, выходящее из ряда всех других чудес, какие только когда-либо видал и слыхал мир. Воскресить мертвого — без сомнения, великое чудо, но такие чудеса могли совершать и избранники Божии, облеченные силою свыше (Илия, Елисей, некоторые из апостолов и др.). Воскреснуть же самому, своею собственною силою, как воскрес Иисус Христос, это возможно было только для Того, Кто, будучи человеком, был в то же время и Богом, владыкой жизни и смерти, и Кто поэтому как имел власть положить душу свою за других, так имел власть и опять принять ее (Ин 10, 17, 18).

Но действительно ли Иисус воскрес из мертвых? Враждебные Христу первосвященники и старейшины иудейские распустили было молву, что Он не воскрес, но что ученики Его украли Его мертвое тело, воспользовавшись сном стражи, приставленной к Его гробу, и затем принесли весть о Его воскресении. Но пущенная иудеями молва есть не что иное, как клевета на истину воскресения Христова и притом — самая нелепая. Похищение тела Христова учениками во время сна стражей, представляется или невозможным, или безрассудным:

а) Со стороны апостолов. Известно, что они дотоле были люди робкие и боязливые: откуда же взялась теперь у них такая смелость? Им ли похищать мертвого, когда они оставили живого? Они рассеялись при виде нескольких рабов с дрекольями, пришедших взять Иисуса: как же отважились они теперь напасть на вооруженных воинов? Да и что могло побудить их на такой отчаянный поступок? Зачем им нужно было мертвое тело их Учителя? Спрашивается, почему же они не сделали этого в первую ночь (с пятницы на субботу), когда при гробе еще не было стражи, а вздумали исполнить свое намерение тогда, когда гроб уже охраняла стража? Притом же, если бы им точно захотелось с этою целью воспользоваться сном стражи, то как надлежало бы им поступить в этом случае по требованию благоразумия? Надлежало бы, конечно, со всею возможною скоростью схватить тело и бежать от гроба. А между тем они, как будто нарочно, медлят в пещере, снимают с мертвого погребальные пелены и сударь, укладывают их в известный порядок, в каком после нашли эти вещи Петр и Иоанн (Ин 20, 6—9), и таким образом бесполезно тратят время, столь для них дорогое!

б) Со стороны самого дела, т. е. тайного похищения. Возможно ли в самом деле, чтобы апостолы приблизились к пещере гроба, разломали печать и отвалили огромный камень от дверей ее, немало помедлили в ней и потом унесли из нее мертвое тело своего Учителя, не разбудив всем этим ни одного из воинов, как бы глубоко все они ни спали?

в) Со стороны стражей. Нужно помнить, что их приставили ко гробу с дозволения Пилата сами иудеи, как сами же они запечатали и гроб. Без сомнения, что они выбрали для стражи воинов наиболее преданных им и известных по своей бдительности, аккуратности. Как же могли эти воины допустить такую оплошность? Они говорят: ученики Иисуса, придя ночью, украли Его, когда мы спали (Мф 28, 13). Но как воину ссылаться на сон во время стражи? Да и откуда узнали они об этом воровстве, когда они спали таким крепким сном, что ничего не видали и не слышали? Что за свидетельство спящих?

г) Наконец, со стороны обстоятельств, последовавших за этим мнимым похищением. Воины сознаются, что они спали, когда обязаны были бодрствовать, что они допустили похитить тело Иисусово, когда должны были устеречь его. Следовательно, они виновны были в высшей степени, по их собственному сознанию; а между тем их не только не наказывают, а напротив, еще дают им порядочную сумму денег! Отчего же им такая милость? Известно, как строго взыскивалось тогда за подобные преступления. Ирод велел казнить воинов, стерегших апостола Петра в темнице, за то, что они не устерегли узника, освободившегося из заключения чудесным образом (Деян 12, 9); а воины, не устерегшие тела Христова во гробе, не только оставлены без всякого наказания, а еще и награждены... Не менее виноваты были бы и апостолы, если б они похитили тело своего Учителя, вопреки всем предосторожностям со стороны начальства; однако, и их оставляют без внимания, не отыскивают, не судят, не наказывают. Почему же первосвященники и старейшины иудейские, имея полную возможность расследовать это дело, так сказать, по горячим следам, вовсе и не думают о его расследовании? Почему они открыто, судебным порядком, не обличают обмана, чтобы этим раз навсегда заградить уста апостолов? Далее, через несколько недель, когда апостолы своею проповедью о воскресении Христа Спасителя стали обращать к Нему целые тысячи иудеев, синедрион потребовал их к себе на суд; но и здесь, на суде, синедрион не обвиняет и не обличает апостолов в похищении тела Иисусова, а лишь строго запрещает им проповедовать об имени Иисуса (Деян 4, 1—21). То же самое повторилось потом и в другой раз, когда синедрион задумал было даже умертвить апостолов за их проповедь, но, выслушав мнение Гамалиила, ограничился только телесным наказанием их и подтверждением своего прежнего запрещения — говорить об имени Иисуса (Деян 5, 27—40). Что же опять это значит? Почему синедрион, запрещая апостолам проповедовать воскресшего Христа, не изобличает их в похищении тела Христова и даже вовсе не упоминает об этом похищении? Причина понятна: иудеи сами выдумали сказку о похищении тела из гроба, а потому и знали очень хорошо, что надлежащее расследование этого дела, скорее всего, могло обличить в обмане их же самих…

Сколько нелепа рассмотренная клевета на истину воскресения Христова, столько же, напротив, несомненно свидетельство апостолов об этой истине.

Апостолы не могли обмануться в этом случае. Они знали Иисуса Христа совершенно, потому что жили с Ним около трех с половиною лет и находились при Нем почти неотлучно. Следовательно, они не могли смешать Его с кем-либо другим, когда Он являлся им по воскресении, и принять вместо Него другого. Далее, если бы они говорили, что только один из них видел Господа после Его смерти, то еще можно было бы подумать, что этот единственный свидетель видел призрак или принял одно лицо за другое. Но апостолы утверждают, что они все видели воскресшего Спасителя и что в одно время Он явился даже более, нежели пятистам братий (1 Кор 15, 6), т.е. последователей Своих. Как же допустить, чтобы такое множество людей, все вместе, могли обмануться и все - одинаковым образом? Еще: если бы говорили апостолы, что видели воскресшего Господа только однажды, и то издали, на короткое время и как бы мельком, опять позволительно было бы подозревать ошибку. Но Воскресший, свидетельствуют они, являлся им многократно, в продолжение 40 дней, то порознь некоторым, то всем вместе, и перед их же глазами вознесся на небо. Наконец, во время своих явлений, Он имел с ними продолжительные беседы, изъяснял им писания, открывал тайны царствия Своего, которые они должны были проповедовать, предсказывал им то, что с ними случится, и начертывал план их будущих действий. Он даже, собственно для удостоверения учеников, вкушал перед ними пищу и питие, показывал Свои изъязвленные руки и ноги, Свои ребра, пронзенные копьем, и заставлял их осязать Себя. Ужели же и после всего этого апостолы не могли узнать своего Учителя и как-нибудь обмануться? Замечательно, что апостолы в настоящем случае явились особенно недоверчивыми. Они чувствовали всю важность воскресения Христова и потому всеми мерами старались до очевидности убедиться в нем. Они не увлекаются первою вестью о воскресении Господа, не верят друг другу, не доверяют даже с первого раза собственным глазам. Эта медленность в веровании, эта осторожность, с какою апостолы принимают весть о воскресении Христовом, эти доказательства, которых они требуют для собственного убеждении в факте воскресения, со всею непререкаемостью свидетельствуют, что если они, наконец, поверили решительно, то, значит, они разузнали истину самым полным и очевидным образом.

Точно так же нельзя подозревать апостолов в том, чтобы они имели намерение обмануть других, говоря о воскресении своего Учителя. Этому противоречит, во-первых, их нравственный характер. Возможно ли предположить умысел — обмануть других — в людях, которые, проповедуя нравственность самую чистую и святую, какую когда-либо слышал мир, сами первые оправдывают ее своею жизнью? Этому противоречат, во-вторых, самые обстоятельства их проповеди. Они проповедуют о воскресении своего Учителя в том городе, где Он был распят, перед лицом всех тех людей, которые видели Его и были даже виновниками Его крестной смерти; проповедуют спустя не более пятидесяти дней после события, когда у всех еще живы были воспоминания о жизни и смерти Иисуса Христа и когда, поэтому, всякому легко было обличать проповедников во лжи. Они начинают свою проповедь во время величайшего праздника, на который стеклось в Иерусалим бесчисленное множество народа из всей Иудеи и даже из чужих стран; они как будто ожидали подобного дня, чтобы вызвать на борьбу с собою целые тысячи врагов. И как же согласиться, чтобы в проповеди их скрывался умысел обмануть других? Этому противоречит, в-третьих, то, что апостолы не имели никаких побуждений решиться на такой умысел, а напротив даже — имели все побуждения отказаться от него. В самом деле, что могло бы заставить их проповедовать о воскресении Иисуса Христа, если бы Он действительно не воскрес? Прежняя любовь к Нему? Но эта любовь в таком случае необходимо должна была охладеть и даже превратиться в ненависть: они видели бы теперь в Нем человека, который, обольстив их несбыточною мечтой, заставив их покинуть дома, имущество, вооружив против них весь народ иудейский, наконец, оставил их на произвол судьбы. Или надежда на блага мира? Но проповедовать Иисуса Христа воскресшего - значило объявлять иудеям, что они — убийцы истинного Мессии, т.е. открыто обвинять их в преступлении величайшем, какое только можно вообразить, и, следовательно, подвергать себя всей злобе и ненависти этих людей, которые в мщении за себя были неукротимы, как известно уже было апостолам из опыта над их собственным Учителем. Между тем, если бы они согласились перейти на сторону врагов своего Учителя, если бы объявили, что, умерев, Он не воскрес, хотя неоднократно предрекал о Своем воскресении, и следовательно, был обманщик, — в таком случае они не только избавились бы от всех угрожавших им опасностей, но, без сомнения, получили бы и немалые выгоды. Первосвященники и старцы не пожалели же денег для стражей, чтобы они разгласили нелепую молву о похищении тела Иисусова.

Новейшие противники христианства почти не решаются уже повторять в объяснение веры среди первых христиан в воскресение Христово вслед за древними иудеями, будто ученики украли мертвое тело своего Учителя и потом распустили молву о Его Воскресении: так эта мысль странна и нелепа^[1]. Вместо нее они стали измышлять новые клеветы на истину воскресения Христова. Так, рационалисты прошлого столетия (и между ними особенно Павлюс, Бардт, Шлейермахер) утверждали, что Иисус Христос не умер на кресте, а только приведен был в состояние летаргии и потом в прохладном каменном гробе, попечением друзей и сильным запахом ароматов, снова приведен был в чувство. В разных местах показывался Он после этого ученикам и, наконец, изнемогая в томительных страданиях, умер где-то в неизвестности. Но против гипотезы о летаргическом сне Иисуса Христа достаточно привести замечания Штрауса. “Вышедший из гроба полумертвым, ходящий в болезненном виде, нуждающийся во врачебных пособиях, перевязках и уходе за Собою и, наконец, изнемогающий от томительных страданий, Иисус Христос, — говорит совершенно справедливо Штраус, — никак не мог бы произвести на учеников то впечатление победителя смерти и владыки жизни, которое послужило основанием всей дальнейшей их деятельности. Такое возвращение к жизни только ослабило бы впечатление, какое Иисус производил на учеников Своих при жизни и смерти, исторгло бы у них в высшей степени плачевные вопли, но никак не могло бы их скорбь превратить в воодушевление, их уважение к Нему возбудить до обожания”. Признавая несостоятельность гипотезы о летаргическом сне Иисуса Христа, новейшие рационалисты (Вейссе, Эвальд, Штраус, Бауер и вообще так наз. тюбингенцы) прибегли к новой гипотезе так называемого визионерства, или мечтательности. Они думают, что Христос действительно умер на кресте, но не воскресал из мертвых; а те явления Его по воскресении, о которых рассказывается в Евангелиях, были внутренними явлениями, фактами слишком возбужденного воображения Его учеников, словом — субъективными видениями, не имевшими в существе своем ничего действительного. Но эта гипотеза визионерства нисколько не лучше предшествующей. Спрашивается прежде всего, каким образом призрак, созданный болезненно возбужденным воображением учеников Христовых, мог вкушать пищу перед ними, показывать им Свои руки и ноги, давать осязать Свои раны, беседовать с ними о царствии Божием в продолжении сорока дней? Если все это Штраус, один из видных представителей этой теории, считает легендами, сочиненными уже впоследствии, то нам остаются еще пятьсот братий, которым по словам ап. Павла, явился воскресший Христос в одно время (1 Кор 15, 6): ужели все они подверглись одновременно одной и той же галлюцинации, и если так, то по каким же физическим и психическим законам могло случиться это? Каким образом, далее и сам Павел, не бывший учеником Иисуса Христа и потому не заинтересованный лично Его смертью и воскресением, вдруг, через несколько лет после события, ни с того ни с сего, подвергается той же самой галлюцинации, которой подвержены были первые проповедники воскресения, и увлекается ею до того, что позволяет даже посвятить себя в апостолы мнимо воскресшего (ibid. ст. 8, см. Деян 9, 4 и дал.)? Наконец, почему всех этих визионеров, разглашающих неслыханную дотоле вещь, ни разу не повели ко гробу Христову, чтобы, указав на лежащий там труп, сразу рассеять их иллюзию, что весьма легко и естественно было бы сделать при самом первом появлении их видений? Зачем же дали этой иллюзии возможность все более распространяться и крепнуть — до того, что она, наконец, сделалась непоколебимою, готовою идти на смерть верою, произвела глубочайший нравственный переворот в человеческой мысли и жизни или, как выражается апостол, победила мир (1 Ин 5, 4)?

Вообще действительность необычайного факта воскресения Христова положительно доказывается всею последующею судьбою веры и Церкви Христовой. Внезапная и решительная перемена в характере учеников Христовых, очевидные чудеса в истории их жизни и проповеди, чрезвычайно быстрое распространение христианства, несмотря на все, по-видимому, непреодолимые препятствия к тому, — все эти события не могут быть поняты и объяснены без воскресения Иисуса Христа, и притом воскресения действительного, а не мнимого, или только воображаемого.

Во время земной жизни Иисуса Христа апостолы, несмотря на постоянное пребывание свое с Ним и слушание Его наставлений, многого не понимали в Его учении (Лк 24, 25, 26; Ин 16, 1- 2), иногда прекословили Ему (Мф 16, 22) и вообще не могли совершенно освободиться от предрассудков своих соотечественников относительно Мессии, и уразуметь надлежащим образом тайны царствия Божия (Деян 1,6, 7). В нравственном отношении они также не чужды были некоторых слабостей и несовершенств. Пример сынов Заведеевых показывает, что в сердце учеников Христовых, несмотря на их самоотвержение, таились еще остатки своекорыстия, тщеславия, привязанности к благам житейским (Мк 10, 35—37, 41). Велика, без сомнения, была любовь апостолов к их божественному Учителю, но и она не была еще вполне совершенною, не пересиливала в них любви к себе: они, например, оставили своего любимого Учителя и все разбежались при взятии Его воинскою стражею (Мф 26. 56), а один из них даже отрекся от Него, хотя тотчас же горько оплакал свой поступок. Не совсем так же совершенна была, по крайней мере иногда, и любовь их к ближним (Лк 9, 54). Но со дня Пятидесятницы, бывшей после воскрешения и вознесения Иисуса Христа, умственные и нравственные качества Его учеников радикально изменяются. Теперь они вдруг начинают возвещать учение о Боге - самое возвышенное и совершенное; раскрывать понятия о Мессии такие, чище и достойнее которых быть не может, преподавать правила нравственности, бесконечно превышающие все нравоучения человеческие. Любовь их к Богу, к Иисусу Христу, к ближним не знает теперь никаких пределов; самоотвержение их достигает самой высшей степени. Они безбоязненно идут всюду со своею новою проповедью, невзирая ни на какие опасности, труды, скорби, огорчения, лишения, и, наконец, в довершение всех своих трудов и страданий, из любви к Богу и ближним полагают собственные души. Такую внезапную и решительную перемену в характере апостолов совершил Дух Святой, видимо сошедший на них в день Пятидесятницы, согласно обетованию, данному им божественным их Учителем Иисусом Христом (Ин 14, 16, 17, 26; 16, 7-14; Лк 24. 49).

Примечания:

[1] Сколько известно, один только Реймар, автор “Вольфенбиттельских фрагментов”, разделял с иудеями эту нелепую мысль.

Рекомендуем также