Что храм означает для людей, оказавшихся на чужбине? Как живут приходы Русской Церкви во Франции? Благодаря чему эмигранты «первой волны» смогли на протяжении многих десятилетий «сохранить себя», не растворившись в другом народе? Как творчество могло стать отдушиной для верующих в атеистическом государстве? Почитают ли русских святых за пределами России? Готовы ли жители Франции жить в стране победившего либерализма и безбожия? Об этом и многом другом рассказывает художник, исследователь, писатель и публицист Ксения Игоревна Кривошеина.

- Ваше взросление и личностное становление проходило в советское время. Расскажите, пожалуйста, каково это – в условиях атеистического государства стараться жить в соответствии с верой?

– Отвечая на этот вопрос, я не могу не вернуться к своей книге «Пути Господни». Я попробовала написать её в жанре «религиозных мемуаров», в основе которых лежит личное, пережитое и переосмысленное. Начинается книга с описания празднования Рождества. Это выглядит как сказочное повествование о той прошлой жизни, в которой жили наши предки до 1917 года. Я постаралась выписать персонажи детей и взрослых, состояние праздника души, посещение храма, рассказать о застольных вкусностях и многих других мелочах из традиционного уклада русских, которые постепенно ушли, вытравились из жизни советского человека. Сама я застала только отголоски той прекрасной эпохи, да и то скорее по рассказам моей бабушки, а также няни, которые пытались вопреки всему сохранить эти крохи. О том укладе современные русские люди могут только виртуально тосковать, читать в книгах и пытаться восстановить утерянное.

В СССР было невозможно крестить ребенка. То есть это не запрещалось, но в храме у родителей просили паспорта и тут же сообщали на работу в отдел кадров. Мало кто решался на такое, опасаясь увольнения с отрицательной характеристикой. Поэтому крестили или в деревнях, или на дому, со знакомым батюшкой, но и это уже относится скорее к вегетарианским постсталинским временам. Венчаться и отпевать было невозможно по тем же причинам.

В школах за ношение нательного крестика натравливали пионеров на такую «шельму». Вызывали родителей, на собраниях устраивали выволочки и исключали. Так было вплоть до конца советского времени. Я не говорю о временах террора - о них все уже написано, люди за свои религиозные убеждения шли на смерть.

ЗАГСы заменили церковь, и обручальное кольцо стало возможным прилюдно, не боясь ничего, носить с 1955 года.

Никаких Библий, молитвословов и духовных книг не было. Очень редко они просачивались через таможенное сито, смельчаков с Запада «шмонали» и всё на границе конфисковали. Одним из таких перевозчиков «запрещенной литературы» был владыка Василий (Кривошеин) - всегда под рясой плотно обвязанный полотенцами, он провозил Евангелия.

Самой мне попадались самодельно сшитые листики молитв, переписанных от руки или перепечатанных на машинке, – и этот «самиздат» гулял по рукам наравне с запрещенным «Реквиемом» Ахматовой, произведениями Солженицына, Мандельштама… Помню, как однажды в Русском музее в залах, где висят иконы - большие рублевские на древних досках – я, переходя из одного зала в другой, вдруг увидела стоящую на коленях средних лет женщину. Деревянный паркет довольно сильно скрипел, и я остановилась, как вкопанная. В зале никого не было. Момент был очень волнительный, мне было неловко, будто я подсматриваю за чем-то очень сокровенным. Женщина что-то шептала, несколько раз перекрестилась… а я тихонечко попятилась и ушла, дабы не смущать её. Кстати это не единственный случай – точно такую же сцену я видела в музее Киево-Печерской Лавры перед чудотворной иконой. Так что в музеях России иконы намолены особенными посетителями.

Отношение к иконам в СССР у людей было разное: кто-то держал «для эстетики», были и торговцы (у меня это всегда вызывало самые отрицательные чувства); музеи вывозили свои коллекции на международные выставки, но служили они утешением и для одиноких, страждущих душ. В начале 60-х вышла первая книга с большими иллюстрациями Новгородской школы. Её с трудом «доставали», перепродавали коллекционерам, – это была сенсация!

Жить в соответствии с верой, которую было трудно понять и ословесить советскому человеку, за отсутствием Писания и регулярного хождения в храм, общения со священником, которому можно было исповедоваться, верующему или ищущему Бога было трудно. И дело даже не в том, что это было атеистическое государство, а просто мало кто задумывался, что может быть иначе. Режим так устроил, что литература, театр, кино заменили советскому человеку храм Божий, а моральный кодекс строителя коммунизма был ловко списан с Евангелия... Это была вера в светлое будущее, и цель «спасения», которому предлагалось стремиться, – построение рая на земле.

На моей памяти и такой случай. Отец моего друга по профессии был чекист. Он хвастался тем, что на одной полке держит пистолет, партбилет и Библию, и когда его сын спросил, как это у него сочетается, то услышал ответ: «Это на всякий случай, святая книга не повредит».

Еще вспомнила историю друга, которого вместе с другими студентами в 60-х посылали от института дежурить на подходах к церквям в канун Пасхи. А ему хотелось хоть одним глазом заглянуть в синагогу на улице Архипова. Но мужества не хватало: синагога эта рядом с общежитием «Иняза» - Московского института иностранных языков. В то время полным ходом шла очередная атеистическая кампания, и одного парня с его курса исключили из комсомола – а значит, и из института – потому что какой-то негодяй-однокурсник видел, как тот на Пасху зашел в церковь, и, понятно, тут же настучал... Так что тогда мой друг в синагогу не решился зайти и впервые побывал в синагоге Тбилиси. Там отношение ко всем религиям было мягкое, и многие студенты заходили в церковь поставить свечку в благодарность за сданный экзамен. Вот уж действительно: «Бывали хуже времена, но не было подлей».

- Старались ли Вы тогда выразить свое мировоззрение в творчестве? И как Вы это делаете сейчас?

– Советская интеллигенция была ведь разная. Та, которая шла «в ногу и в строю», получала хорошие заказы, квартиры, машины, дачи и прочие блага, но должна была отрабатывать, за всё это платя совестью. Советы уже в начале 20-х годов поняли, как и чем можно купить или перекупить интеллигенцию. Революционные поэты, писатели и актеры были убежденными ленинцами, а потом сталинцами (правда, многих все равно расстреляли). Были и «прозревшие», но, уже покушав пирогов, трудно было отказаться, и они продолжали служить системе. Те, кто не хотел или не мог через себя переступить, находили возможность жить двойной жизнью или в постоянных бегах по стране...

Все были заложниками системы и все были повязаны, а как только выбивались из стаи, сразу делались изгоями. Попытка стать хоть немного свободней приводила к большим испытаниям. Наши «органы» не дремали: всех брали на заметку, борьба с «формализмом» продолжалась, а потому не у всех хватало смелости отказаться от предписанного метода и стать вахтером или кочегаром. Но были и такие. Впрочем, некоторые умудрялись жить, сидя на двух стульях, балансировать «немного влево, а потом опять в строй». Мало кому уже тогда стало ясно, что мы живем «с фигой в кармане» и что вся наша полусвобода есть сговор со страхом.

Мой отец был учеником И. Билибина, уже с середины 50-х годов он стал для заработка иллюстрировать детские книги, сказки. Когда я закончила Театральный институт как художник-декоратор, я немного поработала для театра, а потом целиком окунулась в иллюстрирование фольклора. Мой отец стал для меня и учителем, и партнером. Мы с ним нарисовали очень много книг для детишек (кстати, очень красивых).

Но те далекие и недолгие «оттепельные» годы закончились по-русски — зимней слякотью. И все же появились художники, которые решили попробовать свои силы в чем-то себе более близком, чем соцреализм, а вот учиться в те годы новому пластическому языку было негде и не у кого. Художники — те, которые рисовали не как надо, а работали «за шкаф», мастерскими не обладали, в основном жили бедно, в коммуналках. В комнатах, разделенных занавесками, был угол, выделенный под мастерскую, — вот и все.

Детская книга, а чуть позже прикладное искусство стали прибежищем для многих думающих художников и поэтов — Мая Митурича, Бориса и Сергея Алимовых, Ивана Бруни, Андрея Голицына, Пивоварова, Токмаковых, Сапгира, Мавриной, братьев Трауготов, В. Стацинского, Васнецова, Конашевича... Список длинен. В детской книге все они своеобразно «спасали души». Илья Кабаков, участник «манежной» выставки, в эмиграции бросившийся в инсталляции с унитазами, тоже какое-то время кормился с «детской темы».

Может показаться смешным, но русская сказка была у цензоров тоже на заметке. Казалось, какая задняя мысль может скрываться в изображении волка или лисицы? Может! Помню, как мы принесли в издательство книжку. Главный редактор там был художник Е. Рачев, и вот у него все животные были как на подбор — с «идеологическим выражением на лице». Волк — отпетый империалист, медведь — добродушный пьяница, лиса — коварная нэпманша, а уж Баба-яга — вылитая Голда Меир. Рачев от всех авторов требовал соблюдения «стиля», а потому зайчик не мог быть простым серым зайчиком, он должен был олицетворять собой отпетого труса, а, следовательно, скрытого предателя. Наши иллюстрации русских сказок были подвергнуты критике и зарезаны.

Уже к концу шестидесятых в сказочной тематике стало возможным нарисовать зеленое облако, выдумать причудливый персонаж, а затем детская литература подарила нам Хармса. Художники и писатели, как это ни покажется сейчас смешным, пытались свершить революцию в умах зрителей и издателей. Это был длинный и тяжелый путь: старая гвардия соцреализма не сдавалась, на художественных советах и выставкомах происходили настоящие баталии; изображать церковь можно было, но только без крестов на маковке.

Не буду утомлять рассказом о своем длинном творческом пути (кстати, ужасно не люблю это выражение). В эмиграции в Париже я окунулась в совершенно другую атмосферу. Перешла на мелкую пластику, создавала ювелирные предметы, писала картины, немного иллюстрировала и очень много выставлялась. Выставки мои прошли даже в Японии, где, кстати, с большим успехом купили иллюстрации к «Красной Шапочке» Шарля Перро.

Моя первая проба пера случилась в 1997 году: я написала автобиографический роман «Русская рулетка». Её издал журнал «Звезда», и без ложной скромности могу сказать, что это была настоящая бомба! Потом было много повестей, рассказов, статей в разных «толстых журналах», а позднее вышло много книг, мною написанных или составленных. Странно, но я всегда чувствовала, что меня кто-то как бы ведет. Дар изобразительный мне очень помогает в литературе. В кружеве слов, четкости композиции, описании природы и лепке персонажей с дальнейшим сюжетом кроется моя живописно-графическая сторона. И так же, как в живописи есть цвет и форма, то и слово выражает образ, цвет и атмосферу... Я нигде литературному написанию не училась, но скажу, что очень многому выучилась у любимых писателей.

Особо и отдельно в моей литературной повинности есть постоянная работа изысканий - это мать Мария (Скобцова) и владыка Василий (Кривошеин). Не побоюсь сказать, что это некая епитимья.

Мне удалось об этих людях создать два сайта, выпустить монографии (на русском и французском языках), организовать выставки. Великое счастье, что мне пишут со всего мира, а я продолжаю находить всё новые тексты. В данный момент работаю над неизвестными письмами, написанными владыке Василию в 1927-1955 годах Г. В. Флоровским, А. В. Карташёвым, отцом Софронием (Сахаровым), М. И. Лот-Бородиной, монахами, русскими, английскими и французскими богословами, а также увлекательнейшая семейная переписка 1935-1956 годов. Тут и Богословский институт, и Фотиевское братство, и предвоенная эмиграция и Сопротивление, и послевоенная Франция и Церковь....

- Вместе с супругом Вы отправились в эмиграцию. Можно ли сказать, что русский православный храм на чужбине становится неким «островком Родины», или же главное – что службы в нем совершаются на привычном языке?

– Не совсем точное слово «отправились». Мой муж Никита Игоревич Кривошеин вернулся в 1970 года, в Париж, где родился и прожил до 1948 года, когда его родители решили вернуться в СССР. Им хотелось принести пользу Родине, за что они в те годы очень сильно пострадали. Сначала отец, а потом и Никита были арестованы. Я думаю, что у Никиты две Родины, он русский француз и может молиться на двух языках детства. Для меня, приехавшей к нему в эмиграцию в 1980 году, храм православный стал не столько островком Родины, сколько великим открытием мира старой русской эмиграции с его укладом и традицией. Мы венчались в церкви Введения во Храм, там же крестили сына, отпевали родных. В течение 28 лет эта церковь Константинопольского Патриархата была нашим приходом, службы там до сих пор идут на славянском, но потом, когда Русская Церковь обрела свободу, мы перешли в Трехсвятительский приход Московского Патриархата, поменяли юрисдикцию.

Для многих вновь прибывающих, безусловно, храм становится островком «привычной» жизни, потребность молиться на родном языке – это природное желание. Человек настолько проникает в слова Писания, что когда он обращается к Богу на языке своего детства, ему кажется, что и до Богородицы, и до Серафима Саровского легче достучаться, и в этот момент никто не задумывается о том, что Господь понимает все языки.

- Русскую эмиграцию принято делить на «волны». При этом можно заметить, что наиболее устойчивой к растворению в чужом обществе оказалась «первая волна» - те, кто был вынужден покинуть Родину вследствие революции и гражданской войны. Вы общались с представителями той «волны», как Вы думаете, что помогло им и на чужбине сохранить себя, не ассимилироваться вплоть до потери своих корней?

– Первая волна – это были люди, которые старались передать своим детям язык и культуру в надежде на возвращение. Хорошие, крепкие семейные устои, школы и гимназии, в которых преподавали блестящие учителя. Так было до 1940 года; война очень многое изменила в сознании русских. В своей книге я пишу, что революция 1917 года сотрясла весь мир и вызвала смещение земных пластов, в эмиграцию бежала, спасаясь от пули, «первая волна», уехала сословная Россия: крестьяне, военные, мещане, духовенство, рабочие, аристократия и часть членов Царской семьи. И вся эта «страна Россия» влилась в пространство земное от Китая до Америки.

Конечно, многие жили надеждой на скорый конец Советов, буквально сидели на чемоданах. Но как только русские оседали на каком-то месте, они сразу строили церковь, открывали воскресную школу и начинали издавать свою эмигрантскую газету. В Париже выходило несколько газет и еженедельных журналов, работали русские театры, кабаре, рестораны. Не нужно мыслить клише, что каждый граф стал таксистом. Дети и внуки очень хорошо освоили языки и стали работать в банках и руководить предприятиями. Но свой русский язык они не теряли.

Сейчас в интернете выложены все номера знаменитого журнала «Путь», в нем – отражение всего многообразия литературно-богословской русской мысли. Издательство «ИМКА Пресс» благодаря спонсированию из Америки продолжало нас радовать великолепными книгами, и это продолжалось вплоть до падения Советов. В Америке был «Ардис», в Германии – «Посев» и «Грани». «Русская Мысль» - прекрасный образец эмигрантской мысли, где печатались самые выдающиеся люди и «первой и второй и третьей волны» - практически умерла недавно и навсегда. Теперь она похожа на нечто глянцево-бездушное. Зато парижская радиостанция «Голос Православия» легла в основу «Града Петрова» и радует русских православных.

Из эмигрантских журналов наиболее читаемым и долгожданным (как в СССР, так на Западе) был «Вестник РСХД». Но и он сейчас похудел, да и как ему конкурировать с той огромной и разнообразнейшей духовно-философской литературой, которая выходит в России, и с таким сайтом, как «Богослов.ру»? Даже Свято-Сергиевскому богословскому институту приходится туго: нет спонсоров, обучение непомерно дорогое, а между тем под Парижем открылась в 2009 году семинария Русской Православной Церкви.

Вот вы говорите о сохранении родного языка, а таких полиглотов, которыми были митрополит Антоний (Блум), отец Александр Шмеман, архиепископ Василий (Кривошеин), уже практически нет. Это ушло в прошлое, а с возникновением скоростной связи исчезает и поколение, массово читающее книги.

Последняя «волна», которую условно назовем четвертой, – это экономические мигранты. Они учатся, работают и свободно возвращаются к себе домой. Все они – обладатели вида на жительство при сохранении своего гражданства. Дети и внуки их пока говорят на своих языках (русском, украинском, молдавском), но постепенно и у них произойдет переход на язык той страны, в которой они работают и учатся. Самое печальное, что большинство из них говорят на «обедненном» родном языке, а выучивая французский или английский, теряют родной язык окончательно.

Поэтому культурные центры и школы при вновь возводимых храмах могут сыграть замечательную роль по всем направлениям.

- Как устроена приходская община во Франции? Кто принимает решения о развитии жизни прихода, о ремонте храма, организации социального или иного служения?

– Наша приходская община живёт дружно. Конечно, многое зависит от настоятеля и клириков. При этом в приходе Трех святителей в Париже решения принимаются соборно, при активном обсуждении, в котором принимают участие и члены приходского Совета, и прихожане, записанные в приход.

Кстати в храмах Русской Православной Церкви на Западе совершенно свободная, открытая процедура принятия в приходы, в отличие от приходов Архиепископии православных церквей русской традиции в Западной Европе (Константинопольский Патриархат) – легче стать членом Английского клуба, чем быть туда принятым.

В приходе Трёх святителей устраиваются паломничества, концерты, литературные вечера, просмотры фильмов, лекции... всего не перечислить.

Приведу пример: на протяжении всех лет, когда идет обсуждение строительства нового собора в Париже, владыка Иннокентий, а теперь владыка Нестор на каждом приходском собрании подробно рассказывают о развитии ситуации, о продвижении этого строительства.

Совсем недавно мы всем приходом собрали 38 тысяч евро на установку нового кондиционера в храме Трёх святителей. В нашем красивейшем храме при скоплении верующих, которые не вмещаются в этот бывший гараж, дышать нечем, особенно летом. С трудом представляю, как выдерживают длинные службы священники в своих облачениях! Так что будем молиться, чтобы храм на берегу Сены вознесся во благо всем православным.

- Кто составляет основную часть общин русских храмов за рубежом: представители первых «волн» эмиграции и их потомки, местные жители, принявшие Православие, русскоязычные соотечественники, в последние годы отправившиеся в другие страны как по трудовому контракту, так и на постоянное место жительства?

– Старшее поколение «первой» волны стало уходить в мир иной в 80-90-х годах. Они, к счастью, были запечатлены в некоторых документальных фильмах, таких как «Не будем проклинать изгнание». С исчезновением СССР появилась наука эмигрантология. На съездах, научных международных конференциях, в сотнях книг и диссертаций – все кинулись изучать русскую эмиграцию. К счастью, в Москве открылся Фонд «Русское Зарубежье» имени А.И. Солженицына, а при нем – библиотека и архивы.

На литургии еще можно встретить старушку или старичка, родившихся в 1918 году и вывезенных в пеленках через Сербию, Прагу, Константинополь во Францию. Но таких уже очень мало. В старческом доме Сент-Женевьев де Буа осталось несколько человек.

Основная часть русских общин – это внуки и правнуки тех героических русских людей. Но я все больше задаюсь вопросом: насколько они знают свою историю? Хотя многие из них уехали работать в Россию, нашли там жен или мужей, ходят в русские храмы. А у нас в Париже очень много студентов и простых людей, приехавших на заработки, из года в год их всё больше. Так что новый собор на Сене будет заполнен до отказа!

- Когда Вы смогли вновь побывать в России, какие изменения в церковной жизни показались Вам наиболее заметными, какие произвели особое впечатление?

– Впервые я приехала в 1989 году в Ленинград и застала довольно мрачную картину. Помню, как я зашла в рыбный гастроном на Невском, который был совершенно пустым: ни одного покупателя, на полках не было даже консервных банок, воняло тухлой селедкой, а в витрине спал бомж. Я заплакала от отчаяния. Но уже тогда из разговоров с самыми разными людьми (особенно с таксистами) я почувствовала, что, несмотря на продуктовую и духовную пустыню, у людей прошел страх. Помню, что я пробыла тогда две недели и с утра до вечера рассказывала о Западе, а люди мне жаловались и мечтали о другом. Но сами, конечно с трудом представляли «о чем»? Потом был период, когда все были уверены, что через пять лет страна догонит Францию и «мы заживем не хуже вашего!». У людей, проживших 75 лет в полной изоляции, на протяжении этого времени не понимавших, что такое свободная, а не плановая экономика, лишенных права собственности, свободы вероисповедания, был колоссальный заряд энергии – набрав воздух всей грудью, хотелось одним махом перепрыгнуть пропасть и забыть на всю жизнь СССР.

Но этого не случилось, а произошло то, что вы знаете лучше меня. Хотелось похоронить КПСС, массово креститься, стать богатыми и культурными, объездить весь мир... Скажу, что могло быть гораздо хуже, и нужно радоваться (как говорит Никита), что этот безбожный, аморальный режим сгинул бескровно. Можно свободно молиться в том храме, который ты выбираешь, в церковных лавках – выбор книг, о которых не мечталось, православные сайты и приходские листки вырастают, как грибы, народ воцерковляется... Но всех сделать верующими и церковными не получится никогда, и задачи такой ставить не нужно. Это только у КПСС была программа по введению всех в коммунизм. На все воля Божия, и нужно радоваться тому малому (а на мой взгляд, огромному!), что уже за эти двадцать лет произошло.

- В России мы слышим о все новых «либеральных» переменах в жизни Западной Европы: во Франции принимается закон о легализации гомосексуальных «браков», предполагается разрешить однополым парам усыновлять детей, в Нидерландах признана законной политическая организация, представляющая интересы педофилов, церковь в престижном лондонском районе превратили в элитный коттедж, храмы нередко переоборудуют в административные здания и даже бары. Действительно ли жизнь европейского общества претерпевает столь сильные и отчетливо антихристианские изменения, можно ли сказать, что Европа отказалась от своих духовных корней?

– Однополые браки во Франции будут узаконены, и правительство страны сейчас пошло на искусственное ускорение этого процесса. Самым неожиданным для социалистов стали столь массовые протесты французов – в последней демонстрации участвовало более полутора миллионов граждан. Казалось, что в государстве, где уже долгие годы по разным радио- и телепрограммам высмеивают католиков и Папу Римского, народу будет наплевать. А вдруг что-то сорвалось! Французы встали на защиту традиционной семьи и нормального брака. Только что я прочла статистику, что в нынешнем году на Пасху во Франции были массовые крещения взрослых – чуть ли не до 40 000 тысяч! Так что это говорит скорее о провиденческом и таинственном возврате людей в Церковь в стране, где очень стараются изменить ситуацию на свой лад, а получается плохо.

Несмотря на возросшую долю разводов, понятия родительского долга и священность деторождения в сознании людей остались практически, как были. За последние годы выросло число многодетных католических пар и, конечно, очень много многодетных мусульманских семей. Сама идея появления детей, у которых, как это предполагается, в метрических свидетельствах будет обозначаться не «мать-отец», «родитель(ница) 1 – родитель(ница) 2», смешна и противна. Социалисты полагают в равной мере узаконить услуги и суррогатных матерей.

Несмотря на огромный процент неверующих, люди разных поколений, разного социального положения и разных вероисповеданий, а среди них – и совсем немалая доля агностиков, не смогли принять осквернения самого понятия брака!

Маршрут движения массовой демонстрации 24 марта, в Вербное воскресенье для католиков, был существенно ограничен, а при подходе к Триумфальной арке людей щедро угостили дубинками и слезоточивым газом (будто не от чего в наши дни во Франции плакать). «Под раздачу» попали и детки, и почтенные дамы, и министры прежнего правительства. Хотя колонны манифестантов были замечательно организованы, настроение толпы - благостное и совсем не агрессивное, даже было шествие мам с детьми в колясках.

- Когда появилось сообщение о том, что Папа Бенедикт XVI собирается уйти на покой, феминистки провели в парижском соборе Нотр-Дам акцию, которая в России была однозначно воспринята как вопиющая и безобразная. А как к этому отнеслись в самой Франции, возмутило ли людей такое кощунство или большинство отнеслись к нему с равнодушием?

– Эти «венеры» не подозревали, что им надают тумаков простые граждане прямо в Нотр-Дам. А еще, как сообщили только что, им придется заплатить штраф «с каждого тела» до 10 тысяч евро. Французы – народ смешливый, их трудно удивить, но нельзя демонстративно оскорблять чувство приличия. Голым по улице далеко не убежишь и за рулем машины не поедешь – тоже оштрафуют... а тут Нотр-Дам.

Через пять недель после «акции» в соборе Парижского Богоматери эти «греческие богини» у главной парижской мечети сожгли салафитский флаг, ну, и тоже получили...

- Вы известны как художник, публицист, исследователь. В прошлом году в издательстве «Сатис» вышла Ваша книга «Пути Господни». Не могли бы Вы рассказать о ней?

Я думаю, что лучше всего мою книжку прочитать, а рассказывать о ней трудно и длинно. Приведу слова из предисловия и, наверное, многим станет понятно, о чем она: «Человек неразрывно связан со временем, живет во времени, во времени раскрывается его историчность. Я прожила полжизни в России и полжизни во Франции, и как говорил святитель Иоанн Златоуст, «пришла пора сокрушиться своим сердцем, исчислить время твоей жизни, и сказать самому себе: дни бегут и проходят; годы оканчиваются; много пути нашего мы уже совершили; а что мы сделали доброго?» Вот поэтому и я решаюсь поделиться здесь своими наблюдениями, вспомнить кое, что из детства, рассказать о том, как жили наши родители, что им удалось сберечь, вопреки всему, и передать уже в эмиграции детям и внукам... Кто были эти люди? И почему они всю жизнь, несмотря ни на что, верили в возвращение на Родину и в будущее России. Итак, дорогой читатель, сейчас я возьму тебя за руку, и мы вместе, преодолевая время, пересечём реальные и виртуальные границы прошлого, настоящего и будущего».

- В своей книге Вы, в частности, рассказывает о паломничестве в Дивеево. Скажите, распространено ли почитание преподобного Серафима Саровского, других русских святых за пределами Русской Церкви? Почитают ли их, например, в Западной Европе?

– О Серафиме, Саровском Чудотворце, известно далеко за пределами России. Книги о святом, его жития есть на всех европейских языках, в интернете можно найти фильмы о Дивеево. Множество паломников-католиков из Франции посетило это святое место. Во Франции, в том числе в Париже есть несколько эмигрантских храмов святого Серафима, с иконами и частицами мощей преподобного.

В Бургундии после того, как несколько монашек съездили в Дивеево, открылся небольшой женский православный монастырь. Сестры – француженки и англичанки – настолько почитают батюшку Серафима, что у себя в саду воспроизвели келью Преподобного. Это трогает и умиляет, а саровчане, наверняка, не догадываются, насколько велика слава и молитва их земляка. Почитание батюшки Серафима далеко «перешагнуло» границы России.

Всё чаще, даже в отдалении от больших городов, в католических храмах можно увидеть у алтаря или в приделах копии русских икон: образа Троицы работы преподобного Андрея Рублева, икон Богородицы, образа Спаса Нерукотворного.

В октябре 2007 года Патриарх Алексий II посетил Францию и преподнёс в подарок кардиналу Вен-Труа список Владимирской иконы Богородицы. Патриарх выступил на Парламентской ассамблее Совета Европы, встретился с Президентом Н. Саркози и служил молебен у великой святыни – Тернового венца Спасителя в соборе Парижской Богоматери. Гигантский собор не мог вместить всех желающих, толпа вылилась на площадь. Своды Нотр-Дам и площадь, на которой были установлены экраны с трансляцией, наполнились православными песнопениями. Народ замер, затаил дыхание; кто-то молился, кто-то плакал от переполнявших его чувств. Терновый венец вместе с частицей Креста Господня и Гвоздем были вынесены на алтарь, и молитва православного Предстоятеля, клира, хора и молящихся впервые за тысячу лет зазвучала в центре Европы!

22.04.2013

Источник: Храм Пророка Божия Илии в Черкизове

Ксения Кривошеина

Copyright © 2006-2011 Библиотека "Халкидон"
При использовании материалов сайта ссылка на halkidon2006.orthodoxy.ru обязательна.