Ксения Игоревна Кривошеина (Ершова). - Отец: учитель, друг и соавтор [Библиотека “Халкидон”]

Библиотека “Халкидон”

___________________

Ксения Игоревна Кривошеина (Ершова)
Париж

Отец: учитель, друг и соавтор

Русские сказки — эти слова рождают множество эмоций и чувств. Картинки так и всплывают из памяти: изумрудная лягушка с блестящей стрелой, Иван-царевич, в высокой сафьяновой шапке пробирающийся сквозь дремучий лес, закопченная избушка Бабы-яги.

А еще вспоминаются авторы этих родных с детства образов: Виктор Васнецов, Иван Билибин, Игорь Ершов.

Представлять Васнецова, Билибина, великих мастеров Серебряного века, нет нужды — они художники мировой величины. Впрочем, как и Игорь Иванович Ершов, их ученик и последователь. О нем вспоминает Ксения Кривошеина, дочь, друг и соавтор художника.

Атмосфера сказки

Среда, в которой рос Игорь Иванович, была удивительная. Его родители Иван Ершов и Софья Акимова были известнейшие в Петербурге и Ленинграде оперные певцы. Дружили с Борисом Кустодиевым и Ильей Репиным, переписывались с Сен-Сансом и Козимой Вагнер. Поэт Александр Блок был соседом и поклонником таланта моего деда… В семье всегда царила музыка: Римский-Корсаков, Прокофьев, Вагнер. Древний эпос «Кольца Нибелунгов» переплетался с «Градом Китежем», сказками Гофмана. Отца взрастила атмосфера в полном смысле слова сказочная. У меня с детства сохранилось ощущение таинственности нашей огромной ершовской квартиры. Все стены комнат и коридор были завешаны сценическими фотографиями деда и бабушки, были и скульптуры, и картины Кустодиева (он лепил, много рисовал деда), рисунки Репина, эскизы костюмов Бенуа к вагнеровским циклам. В нашей квартире было два рояля, нотные шкафы и книжные полки до потолка. Здесь же на кушетках и креслах валялись шкуры, мечи и щиты Зигфрида, гусли Садко, многочисленные гримерные ящики и масса зеркал самых разных форм и размеров.

Природа щедро наделила талантом и отца. Он обладал сильным, приятным баритоном, музыкальным темпераментом и эффектной внешностью. Ученик своих родителей, сразу после войны Игорь Иванович был зачислен в труппу Малого оперного театра в Ленинграде. Здесь он исполнял партию Курагина в «Войне и мире» Прокофьева, Дон Жуана в одноименной опере Моцарта. Одновременно в Академии художеств им. Репина он работал над дипломом серии иллюстраций к «Медному всаднику» Пушкина. В нем боролись две стихии, два таланта. И он выбрал живопись. Мне он объяснял это так: «На оперной сцене я был бы обречен на вечное сравнение со своим великим отцом, и я решил пойти своим путем».

В Академии художеств Игорю Ивановичу повезло с учителями. Он начал на живописном отделении в мастерской Исаака Бродского, а потом перешел на графический факультет, где его педагогами были Шилинговский, Зайцев, Билибин и Рудаков. Эта плеяда последних маэстро Серебряного века сложила его приоритеты и вкусы. Отец навсегда запомнил слова Билибина: «Никогда не важничать, всю жизнь относиться к себе строго и помнить, что ты вечный ученик». Вот отец и совершенствовал себя всю жизнь, а потом стал учить меня.

Игорь и Ксения Ершовы. Сборник русских народных сказок «Жар-птица». Бумага, акварель. 1984 г.

Игорь и Ксения Ершовы. Сборник русских народных сказок «Жар-птица».
Бумага, акварель. 1984 г.

Второстепенный жанр

Ни мой отец, ни я никогда не относились к иллюстрации как к чему-то второстепенному. Вообще, в СССР многие художники находили в книжной графике убежище таланту и неплохой заработок.

Вопрос лишь в том, почему иллюстрацию к русской народной сказке отец предпочел, например, «Дяде Степе» или «Тимуру и его команде»? Я знаю точно: это был сознательный выбор. Рассказывая мне об иконах, показывая их в музеях, отец называл их высшим примером «прикладного» искусства в сочетании с «иллюстрацией». «Именно икона, — говорил он, — своими житиями, ярким, и точным живописным языком иллюстрировала неграмотному человеку слово Ветхого и Нового Завета, жития святых». Игорь Иванович тщательно и глубоко изучал икону, русский фольклор, лубок, узоры, вышивки, кружева… Конечно, Билибин сыграл не последнюю роль в этом, но отец стремился развить по-своему стилистику русской сказки. Ему удалось создать иллюстрацию, которая соединяет в себе все это… И еще — любовь к маленькому читателю, чтобы каждая сказка не только словом, но и зрительно осталась в памяти и в душе.

Игорь Ершов. Обложка к сборнику русских народных сказок «Чудо чудное». Бумага, акварель. 1969 г. Соавторство

Игорь Ершов. Обложка к сборнику русских народных сказок «Чудо чудное».
Бумага, акварель. 1969 г. Соавторство

Я окончила театральный институт, но для театра работала мало, оформила лишь несколько балетных спектаклей. Вообще, в такой артистической среде, как наш дом, меня учили многому: играть на рояле, петь и даже заниматься балетом, и рисовала я с детства. Лет с тринадцати я наблюдала за тем, как работает папа, потом захотелось пообезьянничать и даже стало что-то выходить. Первыми были иллюстрации к «Красной Шапочке» Шарля Перро. Отец отнесся к моей попытке очень внимательно, стал учить композиции, рисунку, макетированию. А уже через десять лет (мне было двадцать четыре) вышла наша первая совместная книжка «Ой-ду-ду». В ней каждый из нас делал свою иллюстрацию, и если присмотреться, то в нижнем уголке страницы всегда есть инициалы «И» или «К». Потом появились литографии, линогравюры, шелкография, и хотя у каждой работы свой автор, чаще стали писать «рисовали художники Игорь и Ксения Ершовы». В Русском музее есть большая коллекция наших совместных с папой работ.

В советские времена выпускалось немало детских книг, однако значительная их часть была насквозь пропитана идеологией; в стране ощущался дефицит «другой» детской книжки. Прежде всего — сказок, которые и по сей день чувствуют себя «Золушками». Между тем маленький человечек именно через русскую сказку, через традицию стиля и языка может с колыбели получить первое представление о Православии. Даже если ребенок родился не в церковной семье, то, слушая с детства русские сказки, песенки, потешки, он душевно будет подготовлен к следующему шагу. Через «своих» героев ребенку легче объяснить, что такое добро и зло, хитрость и любовь, храбрость и предательство. Ученые убеждены: как родители разовьют ребенка до пяти лет, какой красотой или ужастиками его напитают, так и сложится его личность. Воспитательная роль сказки огромна! К сожалению, в СССР был длительный период, когда под запретом находились сказки Афанасьева, песенки и потешки в обработках Корнауховой и Колпаковой, да и вообще русский фольклор. Теперь это кажется диким, но нам с папой приходилось воевать с редакторами: не разрешалось изображать церкви и кресты, не говоря уже об ангелах и святых. Отец нашел отклик во мне как в соавторе, в единомышленнике. Наверное, это во многом скрашивало его одиночество. Нам уже вдвоем приходилось защищать «свою» русскую сказку.

Игорь Ершов. «Георгий Победоносец». Холст на доске, масло. 1976 г.

Игорь Ершов. «Георгий Победоносец».
Холст на доске, масло. 1976 г.

Иконно-сказочный стиль

Продолжал отец заниматься и большой живописью. Где-то в 1955 году он решил совершенно отказаться от т.н. соцреализма и посвятить себя «эксперименту». С этого времени Игорь Ершов много работал «за шкаф» (по аналогии с писательской работой «в стол»). Писал натюрморты, пейзажи, абстракции, ходил смотреть на импрессионистов и кубистов в Эрмитаж, которых в 1956 году после многих десятилетий вновь разрешили показывать. Для интеллигенции это стало настоящей революцией! Все как сумасшедшие искали альбомы Дали, Брака, Пикассо. «Оттепель» была всюду: в кино, в живописи, в поэзии… Вот и отец в свои сорок лет захотел испытать себя в другой стилистической форме. Его работы того периода хранятся теперь в запасниках Русского музея, в частных коллекциях Англии, Франции и России, но при жизни его живописные эксперименты никто так никогда и не выставил. Мне кажется, он не мог найти покоя и принять окружающую действительность. Он не был карьеристом и не был диссидентом, он шел своим путем, и ему было тяжело сознавать, что его работы не хотят выставлять.

Папа был искателем веры и своего места в ней. Он сформировался как бы в двух сферах, совершенно разных. С одной стороны — ершовский дом, полный русскости и трепетного отношения к искусству, а с другой стороны — внешний мир, вполне советский. Раздвоенность русской интеллигенции того времени была ужасна. Многим приходилось скрывать свои убеждения. Да, папа был верующим человеком, он много читал Библию, ходил в церковь, пытался докопаться до истины. Во многом благодаря ему я пришла к вере.

Последние годы отец посвятил себя «иконно-сказочной» живописи, он придавал этим работам огромное значение. Это не иконы в традиционном смысле, на них нельзя молиться, но в них большая красота, поиск гармонии, цвета, стиля, они очень напоминают эксперименты художников Серебряного века.

После выезда в 1980 году во Францию я окунулась в другой мир, другую культуру. Мои стиль и техника изменились, я стала писать картины на досках, и тоже «сказочно-фантастические». Но это уже моя сказка, мой волшебный мир. А наш совместный труд с папой до сих пор продолжает жить: работы продаются на аукционе «Кристи», а русские сказки с нашими иллюстрациями были переизданы во всем мире, почти на всех языках! Мой супруг привез нашу «Жар-птицу» аж из Австралии!

Иногда я думаю, что отец, умерший в 1985 году, из неведомого нам мира смотрит и радуется результатам своего детища. Я имею в виду не только себя, но и то, что он оставил в наследство русским малышам.

Игорь Ершов. «Архангел Михаил». Холст на доске, масло. 1976 г.