Вроде бы на первый взгляд все правильно, но уж больно просто, быстро и легко. Опять же – никакого внутреннего труда и усилия. Да еще и стилистическая бодрость подобных строк наводит на мысль, что их писали в какой-то баптистской секте. А ведь истинное, глубокое покаяние – одна из главных целей человеческого существования, достичь его неимоверно трудно. И даже святые, умирая, говорили о том, что не знают, положили ли они хотя бы начало покаянию. А тут, как с пакетиком растворимого супа – раз, два и готово.

Несколько слов хочется сказать и об отрицательных персонажах детской православной литературы. Во-первых, главное их отрицательное качество – неверие. Причем именно это качество делает их особенно злыми. Но так как круг общения ребенка чаще всего ограничен родственниками, учителями и друзьями, то, естественно, кто-то из них оказывается «врагом». При этом при всех поступках главного героя на нем сохраняется четкая отметина «положительности». Естественно, она связана исключительно с тем, что он верующий, а его враги – а это могут быть родители, бабушка, учитель – нет. И ребенок изображается в виде этакого нового мученика за веру, противостоящего своим родителям. Вся парадоксальность ситуации в том заключается, что ребенку может быть всего 7-8-9 лет. И он уже ведет открытую войну с родителями или учителями, твердо исповедуя свою веру.

Однако для родителей, имеющих своих собственных детей, очевидна искусственность такой ситуации. Ведь зависимость ребенка от родителей в этом возрасте еще очень сильна, и пойти с ними на открытый мировоззренческий конфликт ребенок не способен именно в силу того, что его собственное мировоззрение еще не сформировано как самостоятельное, оно зависит от родителей, от их образа жизни, от их собственных устремлений. Более вероятны ситуации, что ребенок поругается с родителями из-за того, идти ему гулять или нет, делать дополнительное задание или нет, то есть из-за того, что не касается основ мировоззрения, миропонимания и существования конкретной семьи.

Однако обличение ребенком своих родителей – отнюдь не единичный факт в детской православной литературе. И если, в конце концов, персонажи вразумляются, то это происходит именно со взрослыми – родителями, бабушкой, учительницей. То есть ребенок оказывается неким моральным авторитетом, духовным лидером, поучающим и обличающим своих родителей. Не совсем понятно, как в голове авторов это соотносится с заповедью о почитании отца и матери, но явно пример, подаваемый такими «мучениками за веру», оказывается отрицательным.

Схематичность и предсказуемость отрицательных персонажей не менее очевидна, чем положительных. Их возражения и несогласие с ребенком строятся на удивительно примитивном, кликушеском уровне, вроде такого: «Оболванила тебя бабка, нечего сказать… выброси немедленно всю эту глупость вон из головы! Это я тебе говорю, слышишь?» (Н. Блохин, «Бабушкины стекла») или «Нет, погодите, Уж вы мне темной расскажите, что это за посты такие? Кто его научил всему этому?... Алёшенька! Внучек! Что они с тобой сделали? Втянули, погубить хотят!» (В. Малягин, «Новые друзья») и т.д.

Таким образом, схематические персонажи участвуют в ходульном конфликте, который примитивно разрешается. То есть в лучшем случае происходит перерождение отрицательных персонажей, в худшем они оказываются нейтрализованы. Повествование венчает моральное заключение. Причем чаще всего он звучит из уст изначально положительного героя, вроде бабушки, мамы или духовника. Выглядит мораль примерно так: «Неужели ты не знала, как поступить? Неужели ты не слышала голоса в своей душе? Ведь это и был голос Ангела-Хранителя! … Всегда слушайся этого голоса и поступай так, как он велит… Теперь, когда ты попросишь прощения у Господа Бога и пообещаешь больше так не поступать, твой Ангел снова прилетит и будет около тебя» (при этом сама по себе мораль – весьма спорна, в частности, в ней содержится сомнительный совет всегда слушаться «внутреннего голоса», хотя, как известно, далеко не всегда человек должен слушаться своего внутреннего голоса. Но вот, здесь ребенку предлагается такой сомнительный ориентир на всю жизнь, мол, слушайся голоса и все будет хорошо, потому как это голоса Ангела Хранителя!? А если беса? Но, видимо, персонажи этой детской книжки достигли такого уровня святости, что слышат только ангельские голоса.).

Естественно, бывают случаи, когда мораль изрекает сам главный персонаж, совершивший какой-то отрицательный поступок, но затем покаявшийся: «Я знаю, это Бог наказал меня. Я больше не буду думать и говорить о других плохо. – Вот и хорошо, - обрадовалась мама» и т.п.

В целом современное детское православное произведение, от примитивной сказки про ежика до повести про чудесные бабушкины стекла, строится про принципу элементарного школьного сочинения: дано, доказательство, мораль-вывод. Условность и мертвенность персонажей и сюжета должна, видимо, компенсироваться идеологическим наполнением – то есть именно своей «православностью». При том, что зачастую подобная схематичная же «православность» страшно далека от той живой православной веры, которой должны жить верующие люди. Отклонения могут быть от минимальных, очень напоминающих фарисейство, до крупных вроде приведенного выше совета слушаться «внутреннего голоса» или уже упоминавшегося выше произведения про Наташу: «Велел (духовник) ужинать, гулять. Все по послушанию. Теперь у меня будет сплошное послушание… Что поделаешь: раз духовник велел - придется слушаться. Крестная сказала, что я должна духовнику в рот смотреть и радоваться своему счастью и что он для меня самый главный человек на свете».

Особенно умиляет в данном случае формулировка – «в рот смотреть». То есть свою голову человеку иметь не нужно, главное, смотреть в рот духовнику и все будет отлично. При том что уже святитель Игнатий писал о том, что настоящее старчество уже давно в прошлом, а потому нужно соотносить всегда советы духовника с Евангелием. Вот цитата из Актовой речи, произнесенной профессором А. Осиповым 14 октября 1992 года в Московской Духовной Академии: «Святитель Игнатий говорит о том, что в настоящее время нет наставников, видящих души людей, но есть еще, милостью Божией, старшая «преуспевшая братия», имеющая знание святых отцов и определенный духовный опыт, советами которой нужно непременно пользоваться, проверяя, однако, и их святоотеческими писаниями. Приведём несколько небольших выдержек из творений святителя по данному вопросу.

«По учению отцов, жительство... единственно приличествующее нашему времени, есть жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий; этот совет опять должно проверять по писанию отцов... Отцы, отдаленные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет предшественников, уже жалуются на редкость богодухновенных наставников, на появившееся множество лжеучителей и предлагают в руководство Священное Писание и отеческие писания. Отцы, близкие к нашему времени, называют богодухновенных руководителей достоянием древности и уже решительно завещевают в руководство Священное Писание, проверяемый по этим Писаниям, принимаемый с величайшей осмотрительностью и осторожностью совет современных... братий» (I, 563)… «Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь и в бесовскую прелесть губит, по учению Апостола» (2 Сол. 2, 10-12) (V, 73)».

Немного о стиле

Особое внимание хочется обратить и на стиль произведений современной детской православной литературы. Приторно-сладкий, примитивный, скучный. Видимо, авторы считают, что употребление таких слов, как Бог, Господь, Крест, Причастие и им подобных уже делают произведение православным, духовным. Зачастую сочетания выбранных слов оказываются удивительно неуместными, показывают полную стилистическую глухоту автора: «Но… Человек предполагает, а Бог располагает. Как на грех, вечером того же дня позвонила бабушка». (Бог и грех фактически через слово – это, безусловно, признак настоящего православного произведения!). Или такое: «Ангел мой светлый! – ахнула девочка и, вспомнив свою обязанность, потребовала. - Молись Господу нашему Иисусу Христу!» (неясно, что она вспомнила? Что ее обязанность «требовать» что-то у Ангела Хранителя?). Или другая девочка объясняется следующим образом: «Богу виднее… Бог по-другому меряет, не то, что люди…. Ты в Бога не веришь, - значит, главную заповедь нарушаешь» и т.д.

Особым атрибутом православной книжки становится Таинство Причастия. Оно должно либо упоминаться в книге, либо присутствовать в ней, то есть, главный герой должен обязательно причаститься. Приходилось даже слышать мнение о том, что мол, православной литературой может считаться только та, в которой герои причащаются. Таким образом, из числа православных, а следовательно, достойных внимания, авторов автоматически выпадают Достоевский, Чехов, Пушкин, Толстой, Лесков, Гаршин, Лермонтов, Островский, Шукшин, Распутин, Бондарев, В. Быков и другие. Ведь их герои живут без Причастия! И уже не волнует таких читателей, что герои этих произведений всю жизнь свою решают проблему добра и зла, соотносят свое бытие именно с высшими христианскими образцами добродетели, страдают, переживают, рождаются в вере, в поступке, в подвиге. Нет, раз они не причащаются, значит, не православные.

Такое внешнее отношение как к Таинству Причастия, так и собственно к жизни – не редкость в наши дни. И неудивительно, что Причастие становится всего лишь атрибутом, признаком православной литературы и православной жизни. Вот только вопрос возникает, насколько это действительно «православная» литература и жизнь?

Причины, или Кто виноват?

Размышления на тему современной православной жизни можно найти у историка и литературоведа Вадима Кожинова в книге «Россия. XX век». В частности, он пишет: «Причины утраты глубокой подлинной веры заключаются не столько в воздействии официального атеизма и всякого рода запретов, имевших место до последнего десятилетия, сколько в кардинальном изменении самой структуры человеческого сознания».

Он отмечает, что когда собственно религиозное сознание превращено в объект, как это происходит сегодня, оно становится критическим: «В свое время человек малым ребенком входил вместе со своей семьей и соседями в храм, вбирал в себя религиозность как органическую часть, как одну из сторон общего и собственного бытия, и ему даже не могло придти в голову «отделить» от цельности бытия свое субъективное переживание религии и анализировать это переживание. Ныне же такое отделение в той или иной мере неизбежно, что обусловлено… существенным изменением самого строения душ, для которых собственное сознание становится предметом осмысления и оценки. А осмысление и оценка основ религиозного сознания – это поистине труднейшая и сложнейшая задача, плодотворное решение которой под силу только богато одаренным или исключительно высокоразвитым людям. И сегодня подлинная Вера присуща, надо думать, либо людям особенного духовного склада и своеобразной судьбы, сумевшим сохранить в себе изначальную природную религиозность, не поддавшуюся критике со стороны «отделившегося» сознания, либо людям наивысшей культуры, которые, пройдя неизбежную стадию «критики», обрели осознанную Веру».

Естественно, людей гениальных среди авторов и читателей православной детской литературы практически нет, все мы, надо полагать, обычные люди, большинство из которых выросло в безрелигиозных семьях и обрело веру в сознательном возрасте. То есть у нас нет как таковой православной культуры, того опыта жизни в Православии, укорененности в нем, которое делает веру вторым дыханием, а жизнь человека – постоянным подтверждением веры. Примером такой жизни и творчества в вере для сегодня оказываются произведения классиков русской литературы. Однако та культурная среда, в которой в свое время жили и развивались многие сегодня сознательно пришедшие к вере люди, сделала, обусловила, в какой-то мере, это духовное рождение.

Другой причиной появления подобной литературы, равно как и спроса на нее, является неофитство, то есть тот начальный период познания веры, когда внешнее заслоняет внутреннее, когда настоящего духовного опыта еще нет, а потому за опыт принимается внешняя атрибутика жизни: выброшенный телевизор, крестик на веревочке, а не на цепочке, обязательное «Спаси Господи!» вместе спасибо и т.д. «Для какого-нибудь малого дела, занимающего у толкового мирского человека двадцать минут, новообращенному иной раз потребуется несколько часов напряженных размышлений, как сделать его безгрешно, не идя на мелкие сделки с совестью, которых мы в обычном ходе наших дел просто не замечаем. При этом он, возможно, не совершит более важных дел, не заметив их или опоздав к ним, он в очередной раз послужит упреком и предметом печали для близких, и т.п. - с точки зрения житейской проявит непригодность и бесполезность для жизни в обществе, и даже эгоизм», - пишет Сергей Гвоздев в статье «Апология неофита».

А игумен Петр (Мещеринов) в статье «О Неофитстве», справедливо отмечая, что период неофитства – детская болезнь духовного роста, так характеризует неофита: «Неофит думает: вот вдамся в полное послушание – и точно спасусь, или – вот буду неукоснительно соблюдать правило – и спасение гарантировано… Неофиту очень свойственны две вещи: болезненное осуждение всех и вся, - ибо все мы, так или иначе, сталкиваемся с нарушениями внешних форм; вот эти нарушения вызывают крайнее осуждение. Ярче всего это качество неофита видно из его отношения к неправославным людям. Неофит уверен в их погибели и даже часто злорадно желает ее всем, что проявляется, в частности, в построении высчитываемых конструкций типа: ага, пошли в Норд-Ост нечестивцы, вместо того, чтобы молиться – вот вам; или: ага, теракт в Америке – так вам и надо, антихристы... Вторая вещь – полное отсутствие необходимейшего для спасения внутреннего расположения – смирения… Он с легкостью решает за Бога, кого Он спасет, кого нет; он скор на осуждение других людей, на суждение об их внутреннем состоянии, об их участи; он твердо знает, что правильно, а что неправильно в Церковной жизни; и т.д.; и за всем этим он не видит себя...» и т.д.

К чему это все приведет?

Однако, возразят мне, как невозможно читать ребенку произведения Аввы Дорофея, также невозможно предложить ему до определенного возраста и Достоевского. Как же воспитать в ребенке религиозную культуру, как приобщить его к Православию?

И родители идут по пути наименьшего сопротивления – они выкидывают телевизор и светскую литературу, особенно советского периода, потому что там попадаются пионеры и комсомольцы, которые борются с Церковью, и начинают читать имеющиеся в наличие детские православные книги. И еще хорошо, если в число их попадут сказки Андерсена или «Хроники Нарнии». Обычно все ограничивается «православными сказками» про ежиков и повестями про обличителей-детей.

В итоге ребенок оказывается вырван из культурного поля. Причем как из современного, так и в целом из исторического. Вокруг него существует вакуум, который до поры до времени наполняют бабушкины стекла и рождественские рассказы о Грише и Тане. Эта псевдокультурная по сути своей среда не только не воспитывает в ребенке веру, не только не укрепляет его в ней, она фактически оставляет его своеобразным культурным «чистым листком», на который в 15-16 лет гораздо проще записать любую негативную информацию. Потому что именно в этом возрасте разрушаются в сознании ходульные представления о добре и зле, рассыпается вся приторная «полуправда» о простом разрешении любых конфликтов.

Но сознание привыкшее, или, скорее, испорченное пропагандой (в том числе и псевдоправославной), легко переходит от одного содержания к другому в зависимости от интенсивности самой пропаганды и авторитетности ее источника. Перестали родители быть авторитетом – все, их пропаганда имеет нулевой эффект. Вчера нас давили примитивными комсомольскими клише, потом объявили свободу. И тогда вчерашние комсомольцы хлынули в тоталитарные секты, потому что их пропаганда оказалась в момент «свободы» самой мощной. Сработала привычка забивать голову готовыми формулами. Формулы остались те же, просто у них сменилось содержание.

Вот чтобы от Православия дети не уходили в переходном возрасте, и надо делать прививку от пропаганды. Ребенок должен жить в мире культуры, должен знать о том, насколько сложен этот мир. Он должен понимать, что не бывает готовых решений, готовых формул, что каждое решение придется принимать самому, равно как отвечать за него. Ребенок должен быть знаком с культурой хотя бы только для того, чтобы примитивные клише и формулы потом на него не действовали. Иными словами, родители должны прививать вкус, а не портить его.

Ребенок должен расти в культурной среде, в той, которую дает ему бытие, в том числе и историческое, его страны. Нельзя отметать советскую литературу за встречающиеся там пассажи антицерковного характера. Сама по себе она наследует лучшие традиции русской классической литературы. Кроме того, она научит ребенка различать истинное и наносное, ложное. А поэтому ребенку должны быть знакомы и книги Носова, и Драгунского, и Беляева, и Каверина, и Пантелеева, и Крапивина и многие другие.

Ребенок должен смотреть фильмы, хорошие классические советские фильмы по истории, да и просто советское детское кино, которое все построено на четком переживании правды и лжи, на опознавании героями справедливости. То есть ребенок должен иметь ту культурно-мировоззренческую базу, на которой в свое время он сможет сам для себя осознать, обосновать и утвердить свою веру.

«В корнях старого дуба жил в своей норке один православный ежик. А белочка наверху в дупле была неправославная.

— Милая белочка! — не раз обращался к ней ежик. — Ты не православная. Опомнись! Тебе необходимо креститься в нашей речке.

— Но я боюсь воды, — отвечала белочка, звонко разгрызая орешек.

— Надо преодолеть боязнь.

Но белочка никак не могла постичь той великой пользы, которую получит ее беличья душа после обращения в истинную веру….

— Кажется, я придумал! — запрыгал вдруг обычно степенный и серьезный ежик.

Через несколько дней он смастерил замечательные четки. На длинную нитку ежик нанизал орешки и показал четки белочке.

— Они будут твои, как только ты преодолеешь свой страх, — сказал ежик.

Белочка тут же оказалась у самых корней старого дуба. Все трое — ежик, белочка и Божья коровка отправились на речку, протекавшую неподалеку от земляничной поляны. Всю дорогу белочка дрожала и хотела вернуться, но ежик показывал ей ореховые четки, и белочка шла вперед.

Наконец они добрались до их речки. Божья коровка вызвалась быть крестной матерью, а ежик крестным отцом. Они погрузили белочку в воду, прочитали необходимые молитвы, но когда дочитали их, увидели, что белочка уже не дышит. Она захлебнулась!

— Ничего! — махнул лапкой ежик. — Слава Богу!

— Да, — согласилась Божья коровка. — Ведь она умерла православной. Слава Богу!

— Слава Богу! — подхватили вокруг все листья, цветы, птицы, жучки, звери и черненькие козявочки».

[1] Сравните:

Митрополит Антоний (Храповицкий). Пушкин как нравственная личность и православный христианин
Игумен Петр (Мещеринов)

Copyright © 2006-2011 Библиотека "Халкидон"
При использовании материалов сайта ссылка на halkidon2006.orthodoxy.ru обязательна.