Фильм мне не глянулся.

Во-первых, было ощущение, что на меня давят, хотят из меня вытянуть "слёзку".

Во-вторых, порой бывает невыносимо слушать любимое стихотворение даже в исполнении великого декламатора - не потому, что декламатор плох, а потому что стихотворение слишком "своё", слишком интимно-дорогое.

В-третьих, не обошлось без авторской корректуры Евангелия. Самая резкая из них - это начало фильма. Гефсиманское борение Христа. Согласно Лк 22, 43, в эту минуту "явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его". Но в фильме Гибсона приходит сатана, и приходит, конечно, не для укрепления, а для искушения Иисуса.

Если же фильм оценивать как фильм, а не как богословское произведение, то самым живым в нём выглядит Понтий Пилат. Каждому из остальных персонажей подарено только по одному выражению лица, которое они послушно проносят через все пространство фильма.

Хуже всех получилась Мать. О Матери у Креста всё, что можно сказать, сказала Анна Ахматова: "Магдалина билась и рыдала. Ученик любимый каменел. А туда, где молча Мать стояла, так никто взглянуть и не посмел". Гибсон посмел. Но в его обойме актерских кандидатур не было нашей Екатерины Васильевой. В итоге эта линия в фильме оказалась провальной.

Актерской и режиссерской удачей можно счесть подбор архиереев, судящих Христа. Очень узнаваемо.

Гениальный кадр — слеза Бога Отца, падающая с неба на Голгофу.

Что меня удивило в этом фильме — так это то, что последним полностью проигнорировано существование синдологии — научной программы исследования Туринской Плащаницы (от слова sindone — плащаница). Именно синдология допустила соприкосновение христологии и паталогоанатомии (пресловутый "натурализм"). На Туринской Плащанице отпечаталось тело распятого человека, а потому научное исследование этого отпечатка дало представление о том, что происходит с человеческим телом на кресте. Сегодня известно, каким именно бичом били Распятого. Известно, какого роста были палачи. Известно, что гвозди вбивались в запястье, а не в ладони (если гвозди вбиваются в ладони, то они разрывают кисть, и тело падает с креста). Известно и то, что при распятии смерть наступает от удушья, а Человек с Плащаницы умер от разрыва сердца (простите за ненаучный термин).

Но фильм я бы советовал посмотреть — особенно эстетической элите. Фильм стоит посмотреть хотя бы ради того, чтобы потом не допускать легковесной игры словами "всякий художник распят", "я на кресте творчества", "критики распяли великого поэта"...

Фильм стоит смотреть и ради его языков — арамейского и латыни.

Натурализм фильма... да, наверно, православный режиссер так не снял бы. Христос несколько по-разному переживается в православии и католицизме. Православие не бьет на эмоции. В православии категорически не рекомендуется во время молитвы рисовать какие бы то ни было "картинки" в своем воображении.

Православная молитва парадоксальна. Это БЕЗ-образная молитва перед образом, перед иконой. Молящийся человек не должен держать у себя в голове никакой картинки, не должен представлять себе Бога так или иначе. Икона своим подчеркнуто искусственным, отстраненным и бесстрастным языком позволяет это делать. Кино же, напротив, оказывается слишком навязчивым для зрителя.

Католические учителя молитвы, например, Игнатий Лойола, напротив, РЕКОМЕНДУЮТ во время молитвы живописать у себя в воображении евангельские сюжеты или картинки из трансцендентного мира. И при этом надо пробуждать в себе чувства умиления, покаяния, восхищения подвигом Христа и т. д.

Этот чувственный, эмоциональный акцент жизни католической Церкви сказывается и в искусстве. Например, испанские распятия XVI века нисколько не уступают фильму Мела Гибсона по своей реалистичности ^[1]. И их реалистичность была взыванием к решимости веры: верь вопреки очевидности. Эту логику у Достоевского воспроизводят Ипполит ("Идиот"). Его реакция на картину Гольбейна "Христос во гробу" была такой: "…если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все ученики Его, все веровавшие в Него и обожавшие Его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет? Тут невольно приходит понятие, что если так ужасна смерть и так сильны законы природы, то как же одолеть их? Картиной этою как будто именно выражается это понятие о темной, наглой и бессмысленно-вечной силе, которой все подчинено, и передается вам невольно... Природа мерещится при взгляде на эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого, немого зверя…", который поглотил "глухо и бесчувственно великое и бесценное существо, которое одно стоило всей природы и всех ее закономерностей".

Кроме того, "возлюбленны" нами разные евангельские сюжеты. Западный человек в первую очередь переживает в Богочеловеке — Иисусе Христе человека, и только потом — Бога. Не случайно самый умильный образ западного мира — это Христос-Младенец. Праздник Рождества Христова не случайно сияет там сильнее, чем в странах православного мира, где главный праздник — это Христово Воскресение — торжество и победа Бога.

То, что переживает Запад, я бы назвал "психологическим несторианством" (естественно, мы им кажемся "психологическими монофизитами"). В обоих случаях определение "психологический" важно по той причине, что на уровне догматическом, богословском и православие, и католичество отвергают и несторианство, и монофизитство. Но то, с чем не согласен разум, бывает мило и близко сердцу... С этим связано принятие католической культурой самых разных образов Христа, в том числе и сценического, и кинематографического.

Такая кинолента, как "Страсти Христовы", никогда не могла бы быть рождена в лоне православной традиции. Но при этом Православие не настолько закрыто, чтобы не ценить и не принимать того, что рождается за его пределами.

Наблюдая за дискуссиями вокруг этого фильма, в очередной раз поражаюсь, до какой же степени некоторые церковные люди развили в себе способность собственную нелюбознательность, миссионерское равнодушие к людям и бесчувственность выдавать за "духовность". В одной православной московской телепередаче фильм Гибсона обсуждали три игумена. Все трое равно благочестиво и равно серо твердили, что "у нас есть иконы и больше нам ничего не нужно". Авторы же передачи установили телекамеру у выхода из кинотеатра. И как же контрастировали "благоуветливые" журящие глаголы отцов игуменов (конечно, фильм не смотревших, но имевших свое суждение о нем) с лицами людей, выходящих из кинозала... Девочки, воспитанные на "Фабрике звезд", девочки, чьей жизненной мечтой является попадание на телеэкран, тут отворачивали свои лица от телекамер, отказывались от интервью и, заплаканные, тихо уходили в тень...

Церковь велика. И люди в ней и около нее — разные. То, что вредно одному, будет нейтрально для другого и полезно для третьего. Вспомним апостольские слова о твердой пище и о молоке... Мне было 7 лет, когда родился мой младший брат. То удовольствие, с которым он сосал грудное молочко, заставило меня предположить, что, наверно, это самая вкусная (на языке ребенка это означает — сладкая) вещь на свете — что-то вроде смеси сгущенки с шоколадом. И однажды, когда мама сцеживала молоко после кормления малыша, я попросил ее дать мне попробовать. Разочарованию моему не было границ... Вот как грудное молоко невкусно для взрослых, так и некоторые миссионерские проекты безвкусны в восприятии воцерковленных людей.

Этот фильм, прежде всего, — обличение нашей толстокожести. Множество людей никогда не поймут Евангелие, если их толстокожесть не проколоть натурализмом Гибсона.

Возможный минус этого фильма: люди, не читавшие Евангелие, но просмотревшие фильм, могут затем обманывать и себя, и других иллюзией своего знакомства с Вечной Книгой. Но это вообще проблема всех экранизаций литературной классики: кого-то они подталкивают к личному знакомству с первоисточником, а для кого-то становятся преградой: мол, сюжет мне и так теперь известен, так зачем же тратить время на чтение!

В неожиданной популярности этого фильма сказывается современное "клиповое" мышление людей. Современному человеку "неудобно" чувствовать, что он не прочитал главную Книгу человечества (то, что это Евангелие, согласны все). Однако Евангелие все равно не читают. И вот фильм "Страсти Христовы" используется как некая шпаргалка. У человека появляется повод делать вид, что он "все это знает". А при удобном случае даже высказывать СВОЕ мнение о Евангелии. К сожалению, приходится констатировать, что в сознании многих людей мотив, по которому они смотрят "Страсти Христовы", сходен с мотивом, по которому они читают дайджест. Полагаю, что по той же логике после просмотра "Трои" также умножится число людей, которые убедят самих себя, что с Гомером они уже знакомы...

Теперь о теме, которая отчего-то оказалась в центре дискуссий по поводу "Страстей Христовых". В США многие критики охарактеризовали картину тремя словами: "натурализм, фашизм, антисемитизм" ^[2]. При этом очевидно, что слово, стоящее в приговоре последним, на самом деле является первым и определяющим все остальное.

Так, в мае 2004 года Московское бюро по правам человека объявило, что оно рассматривает возможность обращения в суд с иском на создателя фильма "Страсти Христовы" Мела Гибсона, а также на Российскую компанию, осуществляющую кинопрокат ленты. "Ряд еврейских организаций и частных лиц после выхода ленты на российский экран обратились к нам (т.е. к Московскому бюро по правам человека), посчитав, что данный фильм разжигает национальную рознь и культивирует ксенофобские мифы о повинности всего еврейского народа в распятии Христа", — заявил "Интерфаксу" директор Московского бюро по правам человека А. Брод.

Честно говоря, я впервые встретился с ситуацией, когда судебный иск и процесс будет строиться на опасении пред еще не наступившими последствиями! Предметом судебного разбирательства должно стать чье-то возможное неправильное восприятие такого-то произведения... Вердикт выносится прежде появления фактов, прежде проведения социологических замеров. Вот провести бы банальный экзит-пул: опросить людей, выходящих из кинотеатра после просмотра фильма: "Скажите, пожалуйста, стали вы ненавидеть евреев после просмотра "Страстей"?.." Если бы были собраны соответствующие социологические материалы, тогда разговор был бы предметным. Без этого же инициатива "правозащитников" отдает явной цензурной дурью.

Оставляют ли "защитники прав человека" за якобы защищаемыми ими людьми право цитировать классические произведения литературы, если эти произведения не соответствуют нынешним стандартам "политкорректности"? Имеют ли эти самые политкорректные законы и стандарты обратный ход?

Гомер и все греко-римские авторы невысокого мнения о "варварах" (само это слово по своей оценочной насыщенности не менее смачно, чем старославянское "немец" или английское "негр"). Будем править? Издавать с купюрами? Переписывать по рецептам оруэлловского "Министерства правды"?

А в классических текстах еврейской культуры (то есть в Библии) немало весьма решительных и крайне негативных оценок соседних народов как таковых.

От себя Гибсон ничего не добавил. Он ставил фильм по Евангелию. А в Евангелии ясно говорится, что иудейские первосвященники (а не Понтий Пилат) настаивали на казни Христа и что толпа коренных жителей Иерусалима (а не сходка римских легионеров) кричала "Распни Его!". Если бы Гибсон ставил учебный фильм по материалам конференции "Богословие после Холокоста", то акценты и сюжеты могли бы быть совсем другими. Получился бы римейк в стиле "Иисус Христос суперзвезда": апостолы в джинсах, легионеры на танках...

Но Гибсон подчеркнуто буквален. Даже персонажи его фильма говорят не по-английски, а на забытом арамейском языке. Так что все претензии к его фильму сильно смахивают на попытку инициировать изгнание Евангелия из современной культуры. И, честно говоря, видя, с какой страстью, какими средствами и кем поносится гибсоновский фильм, начинаешь доверять и самому фильму: да, именно так и именно те требовали распятия Христа ^[3].

В последнее десятилетие сформировалась уже традиция в мировой прессе: накануне христианской Пасхи новостные ленты начинают пестреть сообщениями о том, что некий ученый уже окончательно доказал, что Христа распяли римляне, а еврейская власть и толпа пытались его защитить... Ссылки идут на некие "древние источники и Талмуд". Но древнейший не-христианский источник о событиях на Голгофе — письмо сирийца Мары бар Серапиона к сыну, датируемое концом I века, говорит: "Что доброго стяжали афиняне, убив Сократа, или иудеи, казнив мудрого Царя своего?" И собственно талмудические тексты вполне однозначно инициативу гонений на Христа приписывают именно еврейским старейшинам (см. Толедот Иешу, 9).

Так что не только литературных, но и исторических оснований для корректировки евангельского сценария у Гибсона не было. И критика в его адрес — это очередная гримаса госпожи цензуры.

Я убежден, что попытка инициировать судебное разбирательство по поводу фильма Мела Гибсона — это косвенная попытка суда над Евангелием. И надо заметить, что это не первая такая попытка в истории нашего Отечества. В двадцатые годы прошлого века это было популярным развлечением комсомольцев: устраивать суды над историческими персонажами (в частности, и над библейскими). Тогда улицы городов пестрели такими афишами: "Суд над Христом"... (в порядке альтернативы, естественно, устанавливался памятник Иуде). Мне бы очень не хотелось, чтобы такая атмосфера 20-х годов возрождалась у нас сегодня.

А прецедент, между прочим, уже есть: год назад в Сыктывкаре республиканская прокуратура (Республики Коми) уже направила официальное требование и предложила объясниться епископу Питириму (епископу Русской Православной Церкви Сыктывкара и Республики Коми). Объясниться надо было в связи с тем, что в кафедральном соборе этого города продавалась Библия! Дело в том, что в прокуратуру поступило письмо какого-то человека, который выписал из Библии (из Ветхого Завета) такого рода тексты, которые можно было бы квалифицировать как проповедь национального и религиозного превосходства, и потребовал, чтобы этим текстам была дана современная правовая оценка, на основании которой эти книги были бы изъяты из оборота…

Но я и сам готов сказать слово предостережения тем, кто собирается просмотреть "Страсти Христовы". Просто кино — это очень агрессивное искусство. Так когда-то отец Павел Флоренский делил искусства по степени их агрессивности, не-диалогичности. Самое диалогичное искусство — музыка. Музыка дает некую общую тему, а чем ты наполнишь предлагаемую тебе грусть или мечту - зависит от тебя. Самое жесткое, навязчивое, не поддающееся зрительской интерпретации искусство — это скульптура. В этой шкале книга ближе к полюсу свободы, чем кино. Слишком много подробностей кино навязывает, впечатывает в сознание зрителя. Поэтому кино "про Христа" мне вообще не нравится. Лицо актера подменяет собою Лик. До сих пор мы говорим Тихонов — подразумеваем Штирлиц, говорим Штирлиц — подразумеваем Тихонов. Так что перед началом киносеанса на евангельскую тематику уместно напомнить: Христос нашей молитвы и Христос фильма — не одно и то же. Икона своим нарочито искусственным языком помогает избежать этой ловушки. И потому возможна без-образная молитва перед образами. От киновпечатления защититься и избавиться будет сложнее.

Но одно из средств защиты могу предложить прямо сейчас: выходя из кинозала, посмотрите в лица другим людям, улыбнитесь и скажите им два слова: "Христос воскресе!"

***

Не прошло и двух месяцев после выхода фильма "Страсти Христовы", как с поразительной оперативностью появилась "православная реакция" — к хору раввинов и либералов, клянущих фильм Гибсона, добавился голос прошлогоднего выпускника Московской Духовной Академии, написавшего брошюрку "Христос или кинозвезда?" ^[4].

Логика обличения проста. На первой же странице ставится вопрос: можно ли отождествить этот фильм с православной иконой? И далее начинается издевательство: если это икона, то перед экраном надо кадить, становиться на колени, "прикладываться к бегущим кадрам" и "поместить кадры из фильма в качестве икон в храмах". А раз такое поведение будет явно абсурдным, то значит фильм Гибсона — это антиикона и антицерковная провокация.

Увы, эта сокрушительная логика строится на подмене. Вот как она делается: "Если это — отображение явленного в Евангелии Христа, то что мешает отождествить этот образ с иконой (по-гречески икона и значит образ)"?

Подмена здесь в том, что греческое слово дается в русской транскрипции и предполагается, будто греческое еikon тождественно русскому икона. На самом деле греческое eikon тождественно русскому образ. А образы бывают разные. Образ может быть не-иконным (и даже икона может быть не-моленной).

Например, есть словесный, литературный образ. Любой проповедник и рассказчик своим словом набрасывает в умах слушателей образ Христа. Эти образы могут быть более удачными и менее удачными, более живыми или схематичными. Но ни один из них не претендует на то, чтобы заменить собой образа Христа, созданного евангелистами.

Далеко не всякий образ претендует на статус церковной иконы. Есть иерархия образов. Есть пред-иконные, до-иконные образы. Образы, которые не есть образа. Есть великое слово Иоанна Златоуста. А есть скучные семинарские уроки. Если одно не подменять другим, то своя польза будет и от уроков. Но если для семинаристов их урок может казаться просто скучным, то для светских студентов он будет еще и непонятным, Для них нужно другое слово, другие образы, другие притчи.

Если для чего-то нет места в храме, из этого не следует, что для него нет места в Церкви.

У Церкви с музыкой отношения не менее долгие и сложные, чем у Церкви с живописью. Есть христианская музыка, которая неуместна в храме и уместна в консерватории. Православный христианин имеет право любить Баха. Но он никогда не пригласит на клирос знакомый квартет из филармонии и не скажет: пусть хористы сегодня отдохнут, а мы помолимся под Баха. Ни один священник не скажет: сегодня мы отпеваем нашего почетного прихожанина, который очень любил Моцарта, а потому отпевать мы его будем под "Реквием". И всё же и Бах, и Моцарт могут входить в круг композиторов, любимых православным христианином.

Один знакомый музыкант рассказывал мне, что он входил в состав квартета, который приглашал к себе на переделкинскую дачу Патриарх Пимен. В своей до-патриаршей жизни Пимен был регентом монастырского хора. Хорошую музыку он понимал и ценил. Но сам статус Патриарха советской поры заставлял его жить в своего рода "золотой клетке": он не мог свободно появляться в публичных местах. Поэтому музыканты иногда приезжали к нему и давали домашние концерты. И вот на одном из таких концертов был исполнен "Турецкий марш" Моцарта. После же концерта, за ужином, кого-то дернула нелегкая спросить, знает ли Патриарх о том, что Моцарт написал это произведение по заказу масонской ложи. Патриарх был изумлен: "Ну ладно, я не знал происхождения этой вещи. Но вы-то знали! Как же тогда вы могли такое предложить мне?!" Вечер был испорчен, в полной тишине доели и допили то, что полагалось к чаю, и разошлись. Музыкантам показалось, что после такого казуса Патриарх никогда больше не пригласит к себе. Но через месяц снова звонят и передают приглашение к Патриарху. На этот раз, как говорится, обжегшись на молоке — на воду дуют. Поэтому решили заранее объявить программу: "Мы хотим Вас, Ваше Святейшество, предупредить, что мы сегодня к Вам с Бахом приехали!" "Замечательно! — говорит Патриарх, — а почему об этом надо именно предупреждать?" "Ну как же, Бах ведь не православный, он — лютеранин…" И тут Патриарх сокрушенно вздохнул: "Господи, какая тут разница, православный он или нет: музыка Баха — от Бога!"

Так вот: православный человек имеет право ценить и любить не церковную музыку или не церковное искусство (порой даже и нехристианское). При условии, что главной Святыней для него останется Господь.

Так же и в мире книг. В храме мы никогда не станем читать книгу Александра Меня или Фаррара о Христе, не станем Евангелие подменять чтением даже святоотеческих его переложений, не говоря уж о полунаучных, полухудожественных исследованиях о Христе и Его эпохе. В храме им, конечно, не место. Но вне храма, в доме или в храмовой библиотеке, такие книги вполне могут быть.

В храме — Евангелие. За пределами храма может быть и Фаррар, и многие другие популярные христианские книги, получавшие одобрение церковной цензуры. В храме — пение монашеского хора. За пределами храма есть место и для "Страстей" Баха. В храме — иконы. За пределами храма есть место и для картин, в том числе — кинокартин.

Я думаю, что "Страсти Христовы" уместно воспринимать как при-церковное искусство. То, что стоит на грани Церкви и мира.

А значит, это миссионерский проект. Любая миссионерская работа стоит на грани между Церковью и не-Церковью, порой даже анти-Церковью. И такая работа обычно вызывает нарекания с обеих сторон. Для светских людей миссионер слишком мракобесен, фанатичен. Для людей церковных он слишком открыт, чрезмерно терпим и либерален.

Да, в православной публицистике встречается мнение, что искусство не греховно только тогда, когда оно не мешает право-славящей молитве. Этот критерий верен для сообщества исихастов. Однако между этим сообществом и сообществом людей нет полного тождества. Как мне кажется, еще не все люди творят непрестанную молитву. И вот для тех, кто еще не на вершине Фавора, я бы предложил иной критерий: очеловечивает ли фильм. Если он обостряет твои чувства, ощущения того, как ты живешь, в каких отношениях находишься с людьми, с Богом, самим собой, если фильм заставляет человека выбиться из среды будничных мыслей и чуть-чуть более серьезно задуматься о себе — это уже хороший эффект.

Слишком часто из-церковная критика не-церковного искусства ведется следующим путем: предельно высокая духовная планка ставится как минимальный норматив, и все, что не дотягивает до нее, осуждается как бездуховность и подмена.

Однако и для начальных, несовершенных, первых шагов есть свое место и свое благословение. Творец терпел и благословлял несовершенство первых дней творения. Что же мы-то стремимся заклеймить все, что не несет в себе аромат Эдемского сада?

В "Основах социальной концепции Русской Православной Церкви" сказано, что "проповедуя вечную Христову Истину людям, живущим в изменяющихся исторических обстоятельствах, Церковь делает это посредством культурных форм, свойственных времени, нации, различным общественным группам. То, что осознано и пережито одними народами и поколениями, подчас должно быть вновь раскрыто для других людей, сделано близким и понятным для них. Никакая культура не может считаться единственно приемлемой для выражения христианского духовного послания. Словесный и образный язык благовестия, его методы и средства естественно изменяются с ходом истории, различаются в зависимости от национального и прочего контекста".

"Основы социальной концепции Русской Православной Церкви" воспомянугы тут не случайно. Решением Архиерейского Собора 2000 года в семинариях и академиях было предписано изучить "Основы социальной концепции Русской Православной Церкви".

И вдруг сочинение выпускника ведущей духовной школы, вдобавок, если верить издательству, одобренное Миссионерским отделом МДАиС, демонстрирует поразительные не то неосведомленность, не то диссидентство. Я имею в виду то, что в этом сочинении повторяется штамп — "Церковь отвергла профессию актера" (с. 12).

А ведь в соборном официальном церковном документе сказано: "Церковь освящает различные стороны культуры. Православный иконописец, поэт, философ, музыкант, архитектор, актер и писатель обращаются к средствам искусства, дабы выразить опыт духовного обновления, который они обрели в себе и желают подарить другим. Светская культура способна быть носительницей благовестия. Это особенно важно в тех случаях, когда влияние христианства в обществе ослабевает или когда светские власти вступают в открытую борьбу с Церковью. Так, в годы государственного атеизма русская классическая литература, поэзия, живопись и музыка становились для многих едва ли не единственными источниками религиозных знаний. Культурные традиции помогают сохранению и умножению духовного наследия в стремительно меняющемся мире. Это относится к разным видам творчества: литературе, изобразительному искусству, музыке, архитектуре, театру, кино. Для проповеди о Христе пригодны любые творческие стили, если намерение художника является искренне благочестивым и если он хранит верность Господу".

Дипломированный богослов, написавший брошюру с осуждением "профессии актера", оказывается, не знаком с фундаментальным церковным документом, но берется говорить от имени Церкви.

Относиться к фильму Гибсона можно по-разному. Но три вещи достойны сожаления в пробе пера Валерием Духаниным. Первая — незнакомство автора и издателей с тем церковным документом, который первый должен был бы изучить, а последние — разъяснять. Вторая — слишком поспешное отождествление своих представлений с мнением Церкви. И третья — то, что всех этих очевидных недосмотров можно было бы избежать, если бы издатели исполнили Патриаршее благословение и представили рукопись на рассмотрение Издательского Совета Московской Патриархии.

Впрочем, порицания достойна именно и только "проба пера", а не сам автор. Его неравнодушию, готовности писать и отстаивать свое переживание Православия можно только радоваться.

***

Его Высокопреподобию протоиерею Владимиру Силовьеву, Председателю Издательского Совета Русской Православной Церкви, Главному редактору газеты "Церковный вестник"

Ваше Высокопреподобие!

В связи с готовящейся в "Церковном вестнике" публикацией материалов, посвященных обсуждению фильма Мела Гибсона "Страсти Христовы", сообщаю Вам, что брошюра Валерия Духанина "Христос или кинозвезда?", вышедшая под грифом "Одобрено миссионерским отделом МДАиС", в действительности не получала официального одобрения ни Московской Духовной Академии, ни ее миссионерского отдела.

О выходе в свет данной брошюры ректор, члены администрации и профессорско-преподавательской корпорации Московской Духовной Академии, в том числе и руководитель миссионерского отдела, узнали уже постфактум, после того как брошюра была издана и вызвала весьма неоднозначный резонанс в кругах православной общественности. Значительная часть профессоров и преподавателей Московской Духовной Академии не разделяют точку зрения, высказанную автором данной брошюры.

Не вступая в полемику с Валерием Духаниным по существу отстаиваемой им точки зрения и предоставляя открытой церковно-общественной дискуссии выяснить ее объективность и адекватность православному мировоззрению, считаю важным сказать, что публикация этой работы с одобрительным грифом миссионерского отдела Московской Духовной Академии, осуществленная без ведома ректора и руководителя миссионерского отдела, может быть расценена как недобросовестность автора и издателей. Рассуждения автора о тонкостях духовной жизни при несоблюдении элементарных принципов христианской морали выглядят крайне неубедительными.

Прошу Вас довести содержание данного письма до сведения читателей "Церковного вестника".

С благословением,
Евгений
Архиепископ Верейский, Председатель Учебного Комитета Русской Православной Церкви, Ректор Московской Духовной Академии и Семинарии

27 мая 2004 г.

***

Я бы предложил так миссионерски использовать фильм Гибсона:

На сеансах "Страстей" у выхода из кинозала устанавливать панихидный столик (кубический металлический ящик со множеством подсвечников и Распятием, установленным на дальнем его конце). А рядом класть по 100—200 свечей (бесплатно и без всяких "ящиков для пожертвований").

Многие люди выходят из зала потрясенными. Надо дать возможность людям, пронятым этим фильмом, совершить при выходе религиозный, сердечный жест ради Христа — может быть, впервые в своей жизни поставить свечку. Они же впервые задумались о Христе, о Евангелии, о Церкви — значит, надо дать им возможность сделать свой шаг, свой жест. Хотя бы маленький, но свой. Можно остановиться перед столиком, поставить свечку, перекреститься и помолиться своими словами. Так у них закрепится ассоциативная связь между их переживанием жертвы Христа и жизнью Церкви.

А так люди покидают зал в состоянии ошеломленности, которая непонятно во что затем выльется. Кстати, многие протестантские секты вовсю уже используют фильм: устраивают дежурства в кинотеатрах, раздают свои листовки, зазывают на свои молитвенные собрания. В таких действиях, я считаю, есть элемент некоего кощунства. Если фильм потрясает людей, то их нужно оставить один на один со Христом, один на один с их потрясением. В этот момент рядом не должно быть никакого проповедника, который что-то бы растолковывал, пояснял, зазывал... Поэтому такая внеличностная форма проповеди — вот есть столик с Распятием, есть свечка, дальше поступай как хочешь — была бы здесь наиболее уместной формой помощи со стороны Православной Церкви тем людям, которые выходят с киносеанса "Страсти Христовы". Наши свечки не вставали бы навязчивым посредником между Христом и человеком, переживающим увиденное, а просто предлагали бы: если у тебя есть что-то на сердце — можешь это выразить молча, жестом.

Примечания:

[1] "На востоке распятие и крест не подавляли так всего другого содержания христианской веры, как на западе (главная икона - Распятие), что видно между прочим из реакции там этой переоценки еще в 9 веке со стороны Клавдия, еп. Туринского: по его словам, крест в христианстве занял такое место, что оказывается, как будто мы во Христе видим только то, что и безбожники - позор, страдания и смерть без мысли о Воскресении" (Скабалланович М. О символическом богословии // Труды Киевской Духовной Академии. 1911, т. 3, с. 562).

[2] Стафьева Е. Страсти по Гибсону // Профиль. 29 марта 2004 года.

[3] Всех переплюнула "Российская газета" (8 апр. 2004; http://rg.ru/2004/04/08/strasti.html). Некий Кичин накатал статью "Гибрид мессы с триллером. Фильм-убийца уже на наших экранах", в которой уверяет, будто "уже зафиксирован случай, когда молодой англичанин после просмотра "Страстей" особо жестоким способом убил свою беременную подружку". Прямая ложь. Да, был человек, который убил "свою беременную подружку". И это убийство и в самом деле оказалось связанным с фильмом Гибсона. Вот только связь была ровно противоположная: убийство произошло задолго до фильма; после же просмотра "Страстей" убийца пошел и в порыве покаяния заявил о себе в полицию. "Фильм этот — не более чем пустой сосуд, который каждый наполняет своим содержанием", — полагает Кичин. Но ведь в фильме все сцены и реплики — это воспроизведение Евангелия. Получается, что для г-на Кичина и правительственной газеты Евангелие — это пустышка. Это теперь новая линия российского правительства во главе с Михаилом Ефимовичем Фрадковым? Ранее верховный раввин России Берл Лазар заявил, что отношение Фрадкова к иудаизму позитивно. Теперь официоз ("РГ") демонстрирует, что отношение правительства РФ к Евангелию — как к пустышке... Спасибо за предупреждение.

[4] Валерий Духанин. Христос или кинозвезда? Что скрывается за фильмом Мела Гибсона "Страсти Христовы"? М., Русский Хронограф, 2004, 16 стр.

Протоиерей Александр Мень. Миф или действительность? [Существовал ли Иисус Христос как историческое лицо? О "прототипах" Христа в мифах, легендах и истории. Когда и кем были написаны Евангелия. Евангельская история и вера]
Протоиерей Александр Мень. Иконография Христа и загадка Туринской плащаницы
Протоиерей Георгий Флоровский. Жил ли Христос? Исторические свидетельства о Христе
Диакон Андрей Кураев. Искажен ли текст Нового Завета?