Между тем во дворец собирались бояре, окольничьи и другие высшие придворные чины «ударить челом государю». Им тоже приказывалось вставать рано. Часу в девятом государь в сопровождении собравшихся бояр отправлялся к поздней обедне. После обедни он занимался в «комнате» делами. Если дело было важное и нужно было посоветоваться с опытными людьми, то он созывал «думных» людей; подобное собрание называлось «сидением великого государя с боярами о делах». Царь велел им «помысля, дать к делу способ». Дьяки записывали приговор, прибавляя слова: «Государь указал, а бояре приговорили».

Заседание Думы заканчивалось около 12 часов дня. Бояре, ударив челом государю, разъезжались на обед.

После обеда все ложились отдыхать и почивать часа три. К вечеру снова собирались во дворец и шли к вечерне. После нее иногда заседала Дума, но большей частью вечернее время проводили в кругу семьи. Занимались чтением духовно-назидательных и исторических книг. Слушали рассказы бывалых людей о далеких землях, об иноземных обычаях и особенно о старине. К любимым развлечениям царей и бояр нужно отнести шахматы, в них играли почти каждый день. После «вечернего кушанья» обычно молились около четверти часа, а затем отправлялись почивать.

Если бы наш современник попал во дворец или в дом богатого москвича XVII века, то был поражен красотою, узорочностью и разноцветием убранства. Все, что служило украшением хором или составляло их необходимую отделку, называлось вообще нарядом. Внутри помещений потолки расписывались или обивались материей (отсюда слово — «обои»). Обычно это было цветное сукно, холст, в очень богатых домах — золотные ткани, тисненые кожи. Двери также обивали. На лавках — суконные полавочники, которые изумляли своей пестротой: середина была, например, красного цвета, а края — голубого, или зеленого, или желтого. Нередко шили полавочники и из бархата. Для комнаты царевича Алексея — сына царя Алексея Михайловича — были скроены полавочники: «середина — бархат двоеличный по рудожелтой земле, по нем травы шелк голубой».

Полы, или, по-древнему, «мост», обыкновенно настилали досками или мостили дубовым кирпичом — квадратными дубовыми брусьями от 6 до 8 вершков шириной (около 30 см). Такой паркет расписывали красками в «шахмат» (например, зеленой, черной или «под мрамор»).

С самого древнего времени и до начала XVIII века обычной мебелью в русских домах были столы, лавки да сундуки, и только их наряд позволял отличить жилище богатого человека от бедного.

Среди украшений дома полагалось иметь портрет хозяина и хозяйки. Например, во дворце князя В. В. Голицына была его «персона на полотне».

В комнатах обязательно висели клетки с птицами, в числе которых первое место принадлежало попугаю. С этой птицей московский двор познакомился, может быть, в первый раз в 1490 году, когда посол римского короля Максимилиана Делатор, представляясь великой княгине Софье Фоминичне, подал ей птицу «папагал да сукно серо». С тех пор «папагал» стал называться попугаем и сделался постоянным обитателем не только царских, но боярских и княжеских хором. Сначала птиц завозили иноземные послы и купцы, а потом их покупали в Охотном ряду вместе с другими заморскими птицами, например канарейками, которых любили за голосистые песни. Канареек покупали по 6, 8 рублей за штуку, цена очень значительная по тому времени.

В каждом доме на почетном месте «в красном углу» имелись образы святых, нарисованные или литые, и «когда один приходит к другому, то, войдя в жилище, он тотчас обнажает голову и оглядывается кругом, ища, где образ» — так описал австрийский посол Сигизмунд Герберштейн древний русский обычай: сначала гостю креститься на образ, а затем уже приветствовать хозяина.

Как и сейчас, при встрече говорили: «Здравствуйте!» — что означало пожелание здоровья, долгих лет жизни, а при расставании говорили: «Прощайте!» — просили прощения за то, что не так сделано.

До XVII века все население государства Московского не различалось так резко ни в образе жизни, ни в обычаях. Основной целью было жить так, как жили отцы, деды и прадеды, по старине. И если прапрадедовский кафтан переходил к праправнуку, не изменяя покроя, то тем более неизменны были общий склад жизни и быта.