Библиотека “Халкидон”

___________________

А. Л. Дворкин

Иван Грозный как религиозный тип

Исторический фон, происхождение и развитие теократической идеи первого русского царя и его попытки установить “вольное самодержство” в России

Оглавление

24 августа 1533 г. накануне третьей годовщины рождения наследника Московского престола Ивана Васильевича москвичи наблюдали необычайное явление: в первом часу дня верхняя часть солнечного диска внезапно скрылась из виду и совершенно безоблачное до того небо потемнело. Устрашенные случившимся, многие усмотрели в нем зловещее предвестие крупных потрясений [1]. И когда всего через месяц с небольшим стало известно, что великого князя Василия III Ивановича, еще недавно пребывавшего в полном здравии, поразила тяжкая болезнь, все решили, что предвестие оправдалось. Василий III скончался 4 декабря, приняв перед смертью монашеский постриг Его наследнику Ивану не было еще и трех с половиной лет. К тому времени на московском княжении более века не было малолетних правителей. Эта эпоха стал временем формирования Московского государства, его усиления и расширения. Под властью способных и энергичных великих князей Москва сбросила двухсотсорокалетнее татарское иго и объединила некогда разрозненные и враждующие княжества в единую державу. И хотя период Иванова малолетства оказался большим испытанием для Московской Руси и великокняжеской власти, испытание это завершилось вполне благополучно.

Начало XVI столетия застает на Москве законных представителей династии князя Даниила Александровича и сложившийся порядок наследования власти, который глубоко запечатлелся в сознании московитов как само собой разумеющийся. Великий князь Московский, в конце XV в. повсеместно называемый “царем”, был тогда бесспорным главой единственной православной державы — последнего оплота истинного христианства во вселенной. Православная вера на Руси восходила не только к святому равноапостольному князю Владимиру и к восточно-римским (византийским) императорам (чьи преемники к тому времени отчасти скомпрометировали себя изменой Православию на Флорентийском Соборе, за что были немедленно н неукоснительно “наказаны” Богом руками турок [2]), но и к самому апостолу Андрею Первозванному. По преданию, апостол, проходя по местам будущих Киева и Новгорода, основал там первые христианские общины и предвозвестил возникновение великого царства, а вонзенный в землю посох апостола явился, согласно тому же преданию, прообразованием самодержавного правления на Руси.

Легенда о Пруссе возникла в XV веке среди рыцарей Ливонского ордена [3]. Высказывалось предположение, что на Руси она получила известность через некоего Спиридона-Савву, который включил ее в свое “Послание”, составленное между 1506 и 1523 гг. Автор “Послания” мог узнать ее от заезжих ливонцев в Новгороде, поддерживавшем тесные торговые и культурные связи с северо-западной Европой. В сочинениях Спиридона-Саввы этот сюжет смешался с историей о Константине IX Мономахе [4], приславшем Киевскому князю Владимиру II Мономаху [5] знаки императорского достоинства: наперсный крест, венец (“шапку Мономаха”) и бармы (изукрашенное драгоценными камнями оплечье) [6]. Учитывая благоговейное отношение к книжному слову на Руси, легко понять, что письменная фиксация обоих сказаний придала им почти официальный статус и обеспечила последующее их включение в официальную летопись.

Итак, правящая династия успешно подтвердила свою легитимность, признанную отныне безупречной, так что любая попытка свергнуть живого ее наследника и узурпировать власть была заведомо обречена на неудачу. То правда, что тринадцатилетний период до начала самостоятельного правления Ивана был наполнен непрерывным соперничеством боярских родов и группировок. Но целью этого соперничества было достижение высокого положения при великом князе, а не устранение его. Венцом стремления всех соперников оставалось регентство. Достигавший его добивался и первенства для всего своего рода. Занять же великокняжеский престол ни у кого из бояр не было и в мыслях.

С самого раннего детства Иван, безусловно, знал о своем исключительном положении. Это знание приходило опытным путем — через вынужденное участие в бесконечных торжествах и церемониях, в которых ему, сколько он помнил себя, отводилась первенствующая роль. Он наверняка слышал толки об угрожающих знамениях, которыми сопровождалось его рождение [7], и в состоянии был умозаключать отсюда о своем будущем величии, грозном нраве и предлежащей ему славе великого государя. И, конечно, придворные льстецы утверждали его в этих мыслях. В самом деле, вся жизнь Ивана может служить примером того, как абсолютная власть, сопряженная с дурными влияниями и отсутствием опыта, развращает ее носителя и через него — все его окружение.

Когда мальчику еще не было и одиннадцати, произошло событие, оставившее, по-видимому, особенно глубокий след в его душе. В 1541 г. крымский хан Шагин-Гирей во главе большого войска совершил набег на южные окраины Русского государства, Положение было чрезвычайно опасным. Русские силы спешно собирались на “засечной черте” по Оке, чтобы остановить продвижение врага к столице. В случае прорыва татары получали беспрепятственный доступ к Москве. Иван, который по решению Боярской думы и митрополита остался в городе, горячо молился в Успенском соборе о победе своего воинства и об избавлении страны от нашествия иноплеменников. В эти дни на него были устремлены взоры всех подданных. И когда, по отражении нашествия, явившиеся к царю воеводы сказали ему: “Государь! Мы победили твоими ангельскими молитвами и твоим счастием!” [8]— он, без сомнения, и сам уверовал в сказанное. На эту веру, превратившуюся в глубокое убеждение, он постоянно опирался и впоследствии.

Стереотипный взгляд на детство Грозного присутствует практически во всех книгах о нем. Самым известным и, пожалуй, самым душещипательным можно считать психологический портрет царя, выполненный В. О. Ключевским [9]. Автор рисует образ несчастного отрока, не знавшего ласки и привязанности, постоянно оскорбляемого и унижаемого жестокими и честолюбивыми опекунами-боярами. Все это очень рано пробуждает в малолетнем сироте ощущение неприкаянности и одиночества. Единственным его утешением оказывается чтение, в котором он постоянно черпает подтверждение своего особого достоинства и полномочий. А мечты о будущем отмщении дают силу переносить все тяготы настоящего. С годами его нервная неуравновешенность развивается в патологическую пугливость. Юный царь пережил сильнейший психологический шок, когда однажды ночью к нему в спальню ворвались Шуйские, принятые им за убийц. Впоследствии недоверие Ивана к своему окружению только усиливается.

Впоследствии он часто вспоминал годы своего малолетства, чтобы показать, какими бедами чревато отсутствие самодержавной власти. Указывая на обиды, причиненные ему, беспомощному сироте, в детстве, он писал А. Курбскому: “Когда же суждено было по Божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой царице Елене переселиться из земного царства в небесное, остались мы с почившим в Бозе братом Георгием круглыми сиротами — никто нам не помогал; оставалась нам надежда только на Бога, и на Пречистую Богородицу, и на всех святых молитвы, и на благословение родителей наших. Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний — получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца, и воевод перебили! Дворы, и села, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыча в них палками, а остальное разделили” [10].

Созданный Иваном миф предлагал удобный ключ к его характеру и в этом качестве оказался принят несколькими поколениями историков, не исключая Ключевского. Первым исследователем, выступившим с серьезным его опровержением, был Р. Г Скрынников [11]. Каким бы убедительным ни казался образ постоянно оскорбляемого ребенка, необходимо учесть, что источники того времени ни о каких причиненных ему обидах не сообщают. Сведения о них можно почерпнуть лишь из помет, сделанных самим Иваном и последние годы его правления на полях летописей [12], и из его полемических посланий. Следует помнить также, что Иван почти до восьмилетнего возраста был окружен материнским попечением, а это значит, что основные черты его характера сформировались еще до того, как он остался сиротой. Опекуны не вовлекали его в политические распри, если не считать единственного случая, когда сторонники Шуйских взяли под стражу своих врагов (и среди них митрополита Иоасафа) прямо в царских покоях. Враждебный Шуйским летописец отмечает, что на Москве в то время случился мятеж и “государя в страховании учинишя” [13] (привели в страх). Со временем Иван распорядился сделать к летописному повествованию приписку, содержавшую дополнительные детали [14]. Согласно ей, бояре вломились в царскую опочивальню “с великим смятением”, намереваясь арестовать затем митрополита. Они разбудили царя за три часа до света и понудили дворцового священника без промедления начать утреню [15]. Но понимал ли Иван значение происходящего? “Ребенок, — пишет Р. Г. Скрынников, — как видно, даже не подозревал о том, что на его глазах произошел переворот” [16]. В письме к Курбскому Грозный ни разу не упомянул об этом эпизоде или о своем “страховании”, хотя происшествие такого рода могло бы послужить серьезным доводом в защиту его дела. О низложении митрополита здесь вспоминается лишь вскользь и почти равнодушно: “А митрополита Иоасафа с великим бесчестием прогнали с митрополии” [17]. Очевидно, он просто забыл о событии, воспоминание о котором должно бы, кажется, преследовать его всю оставшуюся жизнь. Отсюда можно заключить, что впечатления, испытанные им до 12-летнего возраста, не были столь глубоки и серьезны, чтобы опереться на них при обличении давних боярских бесчинств. Странное впечатление оставляют и другие сетования Иоанна, основанные, похоже, на чужих словах, а не на впечатлениях собственного детства. Порой кажется, что он передает придворные сплетни. Царь обвиняет бояр в расхищении казны его отца. Больше всего упреков достается на долю Шуйских. У князя Ивана, говорит царь, была лишь одна шуба, и та очень старая: откуда бы взяться у него золотым и серебряным сосудам? Приличнее бы ему сперва шубу переменить, а сосуды такие пусть заводит тот, у кого денег много [18].

Наиболее часто цитируют следующее детское воспоминание Ивана: “Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет — ни как родитель, ни как опекун, и уже совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню?” [19]

Прежний друг Ивана, князь Курбский, возражает на эти обвинения весьма язвительно и резко. Он упрекает царя за неуклюжие попытки опорочить бывших своих опекунов и старается довести до его сознания, сколь недостойно писать “о постелях, о телогреях” и вставлять в свои письма “яко бы неистовых баб басни” [20].

Иван горько сетует не только на оскорбления, но и на “стеснения” своего детства: “Ни в чем нам воли не было, но все делали мы не по своей воле и не так, как обычно поступают дети (в оригинале: "не по времени юности")” [21]. Но эти сетования, особенно сравнение себя с другими детьми, едва ли заслуживают доверия. Иван и тогда очень хорошо знал, что он не чета прочим детям. Сделавшись великим князем в три года, он обязан был часами неподвижно высиживать крайне продолжительные приемы, совещания и аудиенции, послушно выполнять малопонятный и изматывающий ритуал, представлявшийся ему, конечно же, куда менее привлекательным, чем детские игры. Так было при его матери и нимало не изменилось при опекунах.

Как уже отмечалось, опекуны старались держать малолетнего Ивана в стороне от своих распрей, но когда тот подрос, принялись зорко следить за ним в целях устранения возможных фаворитов. Так, Шуйские в 1543 г. схватили в его присутствии боярина Федора Воронцова “за то, что его великий государь жалует и бережет” [22]. Лишь вмешательство нового митрополита Макария и боярина Морозова спасло жизнь Воронцова, сосланного затем в Кострому. Насколько известно, это единственный случай открытого насилия бояр, свидетелем которого стал Иван, и именно он, быть может, послужил причиной его неприязни к Шуйским и побудил рыться в воспоминаниях детства в поисках примеров давнего их “изменничества” [23]. Но это же событие побудило его уже тогда к решительным действиям. Несчастный, всеми пренебрегаемый сирота оказался способен на скорую и беспощадную месть. В конце того же года придворные псари по приказу великого князя выволокли из Кремлевского дворца и умертвили “первосоветника” Андрея Шуйского. “От тех мест, — говорит летописец, — начали боляре от государя страх имети и послушание” [24].

Иван возмужал гораздо раньше большинства своих сверстников (быть может, благодаря большой примеси южной крови) [25]. В 13 лет он отличался высоким ростом и выглядел вполне сформировавшимся юношей, оставаясь подростком по уму. При отсутствии настоящего воспитания и обуздывающих влияний вспышки неконтролируемых страстей нередко принимали у него опасные формы. Дикие, бессмысленные забавы следовали одна за другой. В 12 лет Иван сбрасывал кошек и собак с кровель кремлевских теремов, а воспитатели восхваляли его бесстрашие и другие властительские “доблести” [26]. Когда же великому князю исполнилось пятнадцать, объектом его кровавых увеселений стали живые люди. В компании высокородных сверстников Иван часто проносился верхом по городским улицам, давя прохожих, учиняя грабежи и насилия. “А льстецы себе на беду все это расхваливали, говоря: "Вот это будет храбрый и мужественный царь"” [27]. “Льстецы” из нового окружения Ивана, втягивая юного государя в свои интриги, “стали науськивать его и использовать <…> для мести в своей вражде” [28].

В первом письме Курбскому Иван ставит в вину своим опекунам отсутствие должной любви и заботы о воспитаннике: “Нас же с единородным братом моим, в Бозе почившим Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков [в оригинале: “простую чадь”]. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище <…> Сколько раз мне и поесть не давали вовремя <…> Как исчислить подобные бессчетные страдания, перенесенные мною в юности?” [29].

Не исключено, что это патетическое восклицание подразумевает запечатлевшиеся в его памяти реальные события. Но к какому периоду они относятся? По мысли Р. Г Скрынникова, есть все основания связать их с временами, когда великий князь освободился от всех опекунов и стал сам себе господином [30]. Стремясь завоевать его расположение, “пестуны ласкающие” [31] (т. е. льстивые воспитатели) не понуждали своего питомца к занятиям. У них не было ни воли, ни возможности наказать его за бесчинное поведение или хотя бы вовремя усадить за трапезу. Поэтому общепринятое мнение, будто малолетний Иван много претерпел небрежения и обид, кажется необоснованным. Попытки же объяснить его ненависть к боярам детскими переживаниями не выдерживают серьезной критики. Источники говорят лишь о давней неприязни Ивана к Шуйским; но среди его фаворитов отроческого периода были и бояре, о которых он спустя много лет вспоминал в самых теплых выражениях.

В сущности, главным фактором, сформировавшим характер великого князя, было отсутствие элементарной дисциплины. Когда во время Стоглавого Собора Иван впервые высказал обвинение по адресу бояр, он упрекал их лишь за то, что они, погруженные целиком в своекорыстные интересы, не препятствовали порочным наклонностям воспитанника и не удерживали его от греховных поступков. Не упоминая ни о каких “оскорблениях”, он говорит совершенно противоположное: “Аз же возрастох в небрежении и в ненаказании отца своего <…> якоже подобает отцу наказати чадолюбцу, и навыкох их [т. е. бояр-опекунов] злокознения обычаю [А я возрастал в пренебрежении и без наставлений своего отца <…> как подобало бы отцу, любящему свое дитя, наставлять <его>, и узнал злокозненный их нрав]” [32].

У Ивана не было навыка самообуздания, и малейший каприз обретал для него силу закона. Позже он найдет теоретическое оправдание своего поведения и до конца дней будет ненавидеть всех заподозренных в стремлении ограничить его в потакании своим страстям. Именно так утратил свое влияние и лишился жизни Федор Воронцов, бывший любимец, а по возвращении из ссылки ближайший советник Ивана, непомерно, по его мнению, усилившийся [33]. В последнем правительстве при малолетнем Иване главную роль играли его бабка Анна и дядья Михаил и Юрий Глинские. В глазах московской знати Глинские оставались чужаками и выскочками. Правление их не пользовалось популярностью и в народе. Судя по всему, поддержка, оказанная ими намерению митрополита Макария венчать Ивана на царство, т. е. короновать его как царя [34], диктовалась стремлением упрочить свое положение.

Согласно завещанию Василия III, опека над Иваном Васильевичем прекращалась по достижении им пятнадцати лет — возраста гражданского совершеннолетия в Московском государстве [35]. К этому времени его надлежало ознакомить с основами государственного управления, подготовить к самостоятельному княжению. Но приучить испорченного и необузданного юнца к систематическим занятиям было очень нелегко, тем более что, несмотря на раннее физическое развитие, он оставался крайне инфантильным. Вступление Ивана в совершеннолетие ознаменовалось несколькими ссылками и казнями среди придворных. Одной из жертв стал А. Бутурлин, которому великий князь приказал вырезать язык по обвинению в “дерзких словах” [36]. Еще несколько бояр отправилось в ссылку и заточение [37]. Даже во время похода против Крымского хана (лето 1546 г.) Иван не оставлял привычных потех в ущерб военным делам. Русское войско стало лагерем под Коломной. Тамошнее пребывание государя ознаменовалось эпизодом, выявившим некоторые черты его личности. Выехавшему поохотиться Ивану встретились новгородцы-пищальники, намеревавшиеся принести ему какую-то жалобу, а тот, не пожелав выслушать жалобщиков, приказал свите разогнать их. Но новгородцы были неробкого десятка и оказали вооруженное сопротивление. Перепуганный Иван спешно воротился в лагерь [38]. Последовала расправа и казнь двенадцати “виновных” человек. Возможно, именно здесь следует искать корень затаенной вражды Грозного к новгородцам, вылившейся впоследствии в разорение Новгорода опричным войском (1570). Согласно Н. М. Карамзину и С. М. Соловьеву, великий князь заподозрил в этом происшествии заранее подстроенное покушение на его жизнь [39]. Но гораздо вероятнее, что он, устыдившись своей трусости, пожелал устранить всех ее очевидцев, для чего и преувеличил опасность. Как бы то ни было, поставленный во главе следствия дьяк В. Захаров немедленно выявил трех главных зачинщиков “покушения”, будто бы и нанявших для этого пищальников. Всех троих тут же казнили, еще нескольких отправили в ссылку. К этому же времени Курбский относит и другие казни [40].

Но вот, в конце 1546 г. в истории Русского государства наметилась знаменательная перемена. После продолжительной беседы с митрополитом Макарием Иван объявил, что намерен вступить в брак, но прежде того — венчаться на царство [41].

Примечания:

[1] Карамзин Н. М. История государства Российского в 6 книгах (в 12 авторских томах). М., “Книжный сад”, 1993, кн. IV (тт. VII-VIII). С. 93 (далее ИГР); при ссылках на примечания к VIII-IX авторским томам ИГР, имеющие одинаковую нумерацию во всех изданиях, указываются лишь номера тома и примечания соответственно.

[2] Герберштейн С. Записки о Московии. СПб., 1886. С. 44.

[3] Дмитриева Р. П. Сказание о князьях Владимирских. М.—Л., 1955. С. 88.

[4] Византийский император (1042-1055).

[5] Последний из киевских князей, которому удалось сплотить все русские княжества в военно-политический союз.

[6] Сказание о князьях Владимирских // Памятники литературы Древней Руси (далее ПЛДР). Конец XV — первая половина XVI вв. М., 1984. С. 428-430

[7] О рождении Ивана см., в частности, сообщение “Никоновской летописи” // Полное собрание русских летописей (далее ПСРЛ}. СПб., 1904. Т. XIII, 1-я половина. С. 49.

[8] ИГР, кн. 4. С. 168

[9] Ключевский В. О. Сочинения, т. II (Курс русской истории, часть 2). М., 1957. С. 187-198.

[10] Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским (далее: Переписка…). М., 1981. С. 137.

[11] Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1980. С. 17—21.

[12] Альшиц Д. Н. Иван Грозный и приписки к летописным сводам его времени // Исторические записки, т. 23, 1947. С. 276

[13] ПСРЛ, т. XIII, 1-я пол. С. 441.

[14] Альшиц. Иван Грозный и приписки к летописным сводам его времени. С. 276

[15] ПСРЛ, т. XIII, 2-й пол. С. 441-442.

[16] Скрынников Р. Г. Иван Грозный. С. 18.

[17] Переписка… С. 138.

[18] Там же

[19] Там же.

[20] Переписка... С. 101.

[21] Там же. С. 138

[22] ПСРЛ, т. XIII, 2-я пол. С. 443.

[23] Многолетняя неприязнь Ивана к Шуйским была внушена ему, быть может, Бельскими во времена их преобладания при дворе (см.: Скрынников Р. Г. Россия накануне “Смутного времени”. М., 1980. С. 10).

[24] Там же. С. 145.

[25] Одна его бабка, София Палеолог, была гречанкой, другая, Анна Якшич, - уроженкой Сербии.

[26] Курбский А. История о Великом князе Московском // ПЛДР, вторая пол. XVI в. С. 223.

[27] Там же

[28] Там же

[29] Переписка… С. 138.

[30] Скрынников… Иван Грозный. С. 21

[31] Курбский А. История о Великом князе Московском. С. 222.

[32] Стоглав. СПб., 1863. С. 30.

[33] ИГР, кн.4. С. 176-177.

[34[ Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. I. М., 1991. С. 429-430.

[35] Псковские летописи. Вып. 1. М., 1941. С. 106.

[36] ИГР, кн. 4. С. 176

[37] Там же.

[38] Там же.

[39] Там же; Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 3 (Истории России с древнейших времен, тт. V-VI). М., 1989. С. 417-418

[40] Курбский А. История о великом князе Московском. С. 225.

[41] ИГР, кн. 4. С.180-181.

Copyright © 2006-2011 Библиотека "Халкидон"
При использовании материалов сайта ссылка на halkidon2006.orthodoxy.ru обязательна.